Отто фон Штиглиц - [20]

Брехт перенёс стул поближе к голландке и, правда, холодно, шинель он снял. Остался в немецком мундире без знаков различия. Всё, не оберст теперь и даже не колонель. Простой полковник. А, нет – настоящий полковник.

– Едем мы по дороге …

Бриуэгу проехали ночью, специально так подгадали. Идею бросить все машины и выбираться на мощном «Мерседесе» (Mercedes-Benz MB L6000) отбросили. Столько всякого добра нахапали, что Егорова Брехт послал даже посмотреть, не сможет ли он восстановить второй «Форд», что от итальянцев остался. Зря время потратили. Радиатор пробит, и пожар провода все сплавил. Так что выехали прежним составом. А нет. Впереди немецкий мотоцикл по лужам рассекал. Самое сложное было незаметно пересечь железную дорогу. Вот ночью и поехали. Ночью, этой же, и по очередному мелкому поселению проехали. Сориентировались по карте лётчика и остановились ждать рассвета в километре от Фуэнтеса. Аэродром легиона «Кондор» не в самом поселение, там извилистые горные тропинки, он чуть ниже в долине.

Едва начало светать, проехали мимо Фуэнтеса де ла Алькаррия и выехали на дорогу, что ведёт к вновь организованному аэродрому подскока. Край непуганных … немцев. Они организовали палаточный лагерь и в больших же палатках бензохранилище, замаскировали всё это ветками и сетью и думают, что в «домике». Допустим, может, с воздуха и не видно, но с дороги, которая спускается в долину, аэродром как на ладони. Ровные ряды палаток для роты охранения, много палаток, как бы, не два десятка. Отдельно чуть палатки для лётчиков и, видимо, техников. Есть полевая кухня и навес, ну, столовая, чтобы питаться не под дождём. Там лавки и столы деревянные.

На поле прикрытые ветками и сетями около десяти «Мессершмиттов» Bf-109 и три Тётушки Ю. «Худой», так потом наши солдаты и лётчики «Мессершмитт» на Великой Отечественной будут обзывать. «Худые» стояли двумя рядами. С одного при наблюдателях стали снимать сетку и отбрасывать в сторону подсыхающие ветки. В Испании вечнозелёных деревьев хватает. Сосна, наверное, какая. Готовить начали к взлёту истребитель. Один? На разведку возможно.

– Как ты говоришь, Иван Яковлевич, наивные албанские юноши. Так и есть, да мы их с пулемётов прямо отсюда всех выкосим. Вот тут нужно было охранение выставлять. Унтерменши. – Светлов выплюнул соломинку и повернулся к Брехту, – Ну, что сидим, улетит, потом вернётся и причешет нас из пулемётов. Командуй.

– Командую. Мужики, распределите сектора и приготовьтесь. Акимушкин, ты из своей пушки сначала по бензохранилищу врежь, а потом по самолётам начинай. Отряд, дистанция двести метров. Огонь.

Восемь пулемётов. Это много. Пусть это не крупнокалиберные «Браунинги», но это восемь пулемётов по тысячи пуль в сумме точно в минуту выбрасывают, даже с учётом перезарядки.

Акимушкин попал, жахнуло так, что часть палаток от колышков оторвалась и завалилась. Пулемёты хлестали по палаткам. Но Брехт заметил, что несколько лётчиков бегут не в ту степь, а к своим аппаратам, а седом и пяток механников.

– Перенести огонь по самолётом! – Крикнул Брехт, уяснив, что Акимушкин не успеет со всеми разделаться. Пока зарядит пушчоку кургузую, пока выстрелит, да ещё, вон, промазал один уже раз. Всё же совершенно незнакомая конструкция и ствол короткий, то есть снаряд не точно прямо летит, какая-то траектория у него есть. Вот и промазал.

– Не надо, я сам, сейчас приноровлюсь, – не отвлекаясь, проревел Сашка.

– Ну, чуть поможем. «Не горюй у немца это не последний самолёт».

Самолёты были заправлены не все и потому горели плохо. Да даже вообще не горели, но лётчики, увидев, что стреляют по их машинам, геройствовать бросили и пустились наутёк.

– Огонь по живой силе! – увидев это бегство, дал команду Иван Яковлевич.

– Ух ты, стреляют! – Светлов пригнул голову полковника. Вовремя. От камней, за которыми они прятались отлетели рикошетом с визгом пули.

– Где, уничтожить надо!? – Иван Яковлевич высунул нос из-за камня. Ничего не видно. Горит бензин, горят некоторые самолёты, солдатики мечутся.

Фьють. Опять пуля отрикошетила.

– Да, где же он?

– Вижу, сейчас сниму, – бывший хорунжий припал к окуляру прицела.

Бах. Бах. Еле слышно стреляет карабин «Маузер» на фоне стрёкота восьми пулемётов. Вот бабахи «Виккерса» слышны отчётливо.

Фьють. Не попал, значит, Светлов.

– Снайпер, опытный! – Хорунжий вставил новую обойму. – Ничего, сейчас покажем ему превосходство немецкого оружия.

– Так у него тоже немецкое, – Вот ведь какая дурь в голову под пулями лезет.

Бах. Бах. Бах.

– Готов. Сволочь! Афанасьева убил или ранил. «Максим» молчит. Я туда. Смотри, вон за той палаткой народ собирается. Не к добру. Держи карабин! – Светлов сунул Брехту «Маузер» и, перекатившись влево, по-пластунски пополз к замолчавшему пулемёту.

Иван Яковлевич, отложил бинокль и взял винтовку. Посмотрел на указанную старшим лейтенантов палатку. Вона чё, там раненому офицеру просто помощь оказывают.

Бах, Бах. Все пять пуль отправил по импровизированному госпиталю.

– Отбой! Прекратить стрелять! Акимушкин, твою налево, да угомонись. Сашка.

– Тащ полковник, до тридцати дайте догнать! – и взгляд как у кота из Шрека.