Отсутствующая структура. Введение в семиологию - [10]

Впредь всякий, кто хочет объяснить феномен коммуникации, если он последователен, должен считать, что:

а) язык предшествует человеку и даже учреждает его как такового;

б) не человек говорит на том или ином языке, но язык "проговари­вает" человека.

Утверждение (б) вовсе не значит, что человек всегда обязан мыс­лить и общаться на основе социально детерминированных кодов, этот вывод нас весьма устраивает с семиотико-методологической точки зрения, он важен как исходный пункт для разработки семиотики, которая всегда пытается показать, на основе каких существующих социальных и исторических кодов люди общаются. Но эта предпо­сылка подразумевает, что язык "проговаривает" человека согласно тем законам и правилам, которые человеку не дано познать.

Стало быть, структуры разных языков и исторически сложившиеся коды могут существовать, но это не структура языка как такового, не некая Пра-система, не Код кодов. Последний никогда не станет нашей добычей. Никакое металингвистическое изучение элементарных ме­ханизмов языковой деятельности невозможно именно потому, что в основе нашего говорения о механизмах таковой деятельности лежит сам язык. Изучать язык значит только ВОПРОШАТЬ язык, давая ему жить своей жизнью.

Язык никогда не будет, тем, что мы мыслим, но тем, в чем свершается мысль. Следовательно, говорить о языке не значит вырабаты­вать объясняющие структуры или прилагать правила речи к каким-то конкретным культурным ситуациям. Это значит давать выход всей его коннотативной мощи, превращая язык в акт творчества с тем, чтобы в этом говорении можно было расслышать зов бытия. Слово не есть знак. В нем раскрывается само бытие. Такая онтология языка умерщвляет всякую семиотику. Место семиотики занимает единствен­но возможная наука о языке - поэзия, ecriture.

Итак, всякое исследование структур коммуникации выявляет не какую-то залегающую в глубине структуру, а отсутствие структуры, локус непрестанной "игры".

На смену двусмысленной "структуралистской философии" прихо­дит нечто новое. Не случайно те, кто сделал наиболее последователь­ные выводы из этой ситуации - мы имеем в виду Деррида и Фуко — никогда не утверждали, что они структуралисты, хотя из соображений удобства структуралистами" называют целый ряд ученых, объединенных некой тематической общностью.

Если в истоках всякой коммуникации и, следовательно, любого культурного феномена лежит изначальная Игра, то ее не определить с помощью категорий структуралистской семиотики. Под вопрос ставится само понятие Кода. Корни всякой коммуникации уходят не в Код, а в отсутствие какого бы то ни было кода.

Как только язык начинают понимать как некую силу, действующую за спиной человека, как "сигнификативную цепь", которая строится в соответствии с собственными вероятностными закономерностями, онтологический структурализм (уже не структурализм) перестает быть методологией изучения культуры и превращается в философию природы.

Научный анализ cигнификативных цепей оказывается чистой уто­пией. Если цепь означающих и истоки это одно и то же, то как возможен ее объективный анализ, ведь означающие нуждаются в не­прерывном вопрошании, и, стало быть, в герменевтическом толкова­нии?

Как можно заниматься анализом означающих, пренебрегая теми значениями, которые они на себя принимают, если истоки "эпохаль­но" обнаруживают себя как раз в форме значений и придание "эпо­хальных" значений модусам, в которых бытие, всегда скрытое от глаз, приоткрывается, оказывается единственно возможной формой фило­софствования?

В одном итальянском интервью Леви-Строс заметил по поводу "Открытого произведения" (1962), что нет смысла ставить вопрос о структуре потребления произведения искусства: произведение можно рассматривать как некий кристалл, отвлекаясь от спровоциро­ванных им ответов адресата. Но если язык — это изначальный локус, тогда наше говорение есть не что иное, как вопрошание Бытия, и стало быть, не что иное, как непрестанный ОТВЕТ, оставляющий безответ­ным вопрос о реальной структуре языка.

Если Последняя Структура существует, то она не может быть определена: не существует такого метаязыка, который мог бы ее ох­ватить. А если она как-то выявляется, то она — не Последняя. Послед­няя Структура — это та, что, оставаясь — скрытой, недосягаемой и неструктурированной — порождает все новые свои ипостаси. И если прежде всяких определений на нее указывает поэтическая речь, то тут-то и внедряется в изучение языка та аффективная составляющая, что неотъемлема от всякого герменевтического вопрошания. И тогда структура не объективна и не нейтральна: она уже наделена смыслом.

Итак, отправляться на поиски ПОСЛЕДНЕГО ОСНОВАНИЯ коммуникации значит искать его там, где оно не может быть более определено в структурных терминах. Структурные модели имеют смысл, только если НЕ ставится вопрос о происхождении коммуника­ции. Как и кантовские категории, они имеют значение только в каче­стве критериев познания, возможного в круге феноменов, и не могут связывать феноменальный и ноуменальный миры.

Стало быть, семиотика должна набраться мужества и очертить собственные границы при помощи некоторой — пусть скромной — "Kritik der semiotischen Vernunft" (Критики семиотического разума). Семиотика не может быть одновременно оперативной техникой и по­знанием Абсолюта. Если она представляет собой оперативную техни­ку, то ей не следует предаваться фантазиям относительно того, ЧТО происходит в истоках коммуникации. Если же она — познание Абсо­люта, то она не может сказать ничего о том, КАК осуществляется коммуникативный процесс.