Отсутствие отсутствия - [2]

И это - Пушкин. Что же тогда говорить о Гомере, например, чьи тексты ныне воспринимаются как китайская грамота не только рядовыми, но и чуть-чуть "продвинутыми" читателями. Что говорить о собственно китайской грамоте романе Цао Сюэциня "Сон в красном тереме", решительно недоступном для чтения без комментариев, вводящих в атмосферу китайского XVIII века. Да и скабрезным романом "Сон в синем тереме" (конец XIX века), действия которого вершатся в публичном доме, полноценно наслаждаться могут только специалисты, а не дилетанты чтения, к которым относится подавляющее число современных любителей книги, включающее в себя и автора этих строк. Лишенные охранительного кокона, они легко могут перейти в разряд исчезнувших, и нам останется только выбирать, что хуже.

Отдельно о цензурных и самоцензурных умолчаниях, а также о подтексте и "намеках". Хочется нам этого или не хочется, но получается так, что текст неопубликованный и вычеркнутый НЕ СУЩЕСТВУЕТ. Упомянутые "Двенадцать стульев", недавно напечатанные целиком, наглядно показали это, ничего не прибавив к своей ушедшей славе; знаменитые пушкинские точки в "Евгении Онегине" воспринимаются как канон; современному читателю "Гулливера" в общем-то решительно наплевать, на что намекал Свифт, изображая "остроконечников" и "тупоконечников", отчего комментарий, объясняющий это, становится для него самостоятельно существующим текстом, равно как и конгениальные пояснения С. Хоружего к русскому "Улиссу".

Вот почему автор этих строк, всерьез, как и всякий его коллега, озабоченный сохранностью собственных строчек во времени и пространстве, вынужден был пойти в своей прозе на различные ухищрения, которые внешне выглядят настолько формалистическими, что создатель их в разные периоды своей деятельности числился по разряду то концептуалистов, то постмодернистов, то бывал приписываем к соц-арту.

Неоднократно утверждавший, что при слове "постмодернизм" я хватаюсь за несуществующий револьвер, настаиваю на том, что по собственным ощущениям я всего лишь скромный реалист, живописующий эту жизнь, где решительно все координаты смещены, но которая тем не менее существует, потому что есть Бог. Полагаю, что такого же мнения придерживались и другие реалисты советской Державы, съежившейся до размеров России. Например, Даниил Хармс, Андрей Платонов, Василий Аксенов. С Василием Аксеновым автор этих строк беседовал несколько дней назад, и они сошлись в общем мнении, что цветение современной жизни является настолько буйным, что пред ним блекнет любая выдумка и фантазия. Жизненный пример тому (из газет): где-то на Дальнем Востоке офицеры, долгое время не получавшие зарплату, развели в гарнизоне весомое количество свиней для пропитания. А чтобы не перепутать их, на спине каждого четвероногого животного были написаны масляной краской фамилия и звание его хозяина.

В самом деле, автор этих строк прошел все три стадии существования и исчезновения текстов, возвратившись на данном этапе своей жизни к стадии промежуточной. А именно текста исчезающего, но обволакиваемого комментариями, которых чем больше, тем лучше.

Короткие рассказы "из жизни", которых я насочинял более двухсот штук, в какой-то период жизни перестали меня удовлетворять, и я постепенно стал от них дистанцироваться, сначала вводя в тексты персону некоего талантливого маргинального самородка Н. Н. Фетисова, от имени которого, кроме собственно рассказов, написал до сих пор не опубликованный сборник абсурдистских пьес для чтения под названием "Место действия - сцена", а также целый ряд суперграфоманских поэм ("Солдат и лесбиянка", "Молдаваняска", "Моцарт и Зеленый горошек мозговых сортов"). Затем я стал укрупнять повествование целым рядом нарочито занудных деталей и подробностей, венцом чего было создание краткого романа в письмах "Душа патриота", одна треть которого вертикальный исторический срез времени на протяжении трех веков, зато остальные две трети - время, маниакально растекающееся (как на известной картине Сальвадора Дали) в день смерти Л. И. Брежнева, когда мы с поэтом Д. А. Приговым пытались пробраться к гробу усопшего Вождя красных и это нам практически-метафизически удалось.

Казалось бы, отсюда недалеко до моего последнего романа "ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ "ЗЕЛЕНЫХ МУЗЫКАНТОВ", где ПЯТЬДЕСЯТ рукописных страниц беллетристического текста дополнены ТРЕМЯ СОТНЯМИ страниц, на которых разместились ровным счетом ВОСЕМЬСОТ ВОСЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ комментариев... Ан нет! До создания этого текста, исчезновение которого я попытался замедлить всеми доступными мне способами, я, во-первых (или во-вторых), довольно много занимался ради денег и собственного удовольствия сиюминутной публицистикой, где, выступая от первого лица, бранил коммунистов, толковал о "неокрепшей демократии" и живописал "простых людей", ошалевших от "развитого социализма", плавно перетекшего в "перестройку" со всеми ее ужасами и прелестями (во всех смыслах двух этих слов)... А во-вторых (или все-таки во-первых), написал объемное сочинение под длинным названием "ПРЕКРАСНОСТЬ ЖИЗНИ. Главы из "романа с газетой", который никогда не будет начат и закончен".