Отступник - [11]

— Сыграй со мной, — предложил, к удивлению всех, Конан.

Окуджи насупился:

— А что скажет владычица?

— Не твоя забота. Боишься проиграть?

Чернокожий протянул кубики киммерийцу, но тот покачал головой:

— После тебя.

Бросок. Кости стукнулись о дерево. Один кубик сразу замер, а другой пару раз повернулся и только тогда застыл на месте. «Лев» и «слон». Окуджи подобрал кубики и протянул Конану. Варвар подставил левую ладонь, а потом, подкинув кости, поймал их правой. Он воздел глаза к небу и, напустив на себя постную мину, загнусавил на манер базарных попрошаек:

— Молю тебя, Светозарный, и вас, Светлые Боги, не обойдите милостью жалкого червя, пресмыкающегося в пыли! Пошлите удачу несчастному горемыке!

— Бросай! — рявкнул Окуджи.

— Чего дергаешься? — притворно удивился Конан. — Ты, считай, выиграл. — Он поднес кости ко рту и поплевал на них: — Это на счастье…

— Да бросай же!

Рука варвара зависла в воздухе, пальцы разжались и выпустили кости. Кубик, выпавший первым, остановился почти сразу. Из груди зрителей вылетел вздох. «Слон»! Все взгляды перекинулись на второй кубик, который, словно испытывая терпение игроков, подскочил, упал на ребро, а потом долго кружился.

— Боги услышали мои молитвы, — елейным голосом объявил Конан.

Окуджи открыл рот, намереваясь что-то возразить, но умолк и только сверлил врага взглядом. А киммериец так и лучился дружелюбием и детской наивностью. Кушит, несомненно, понял, что противник повторил его трюк, но не мог разоблачить его, не бросив тени на себя.

Встревая в игру, Конан просто хотел наказать обманщика. Он как-то забыл, что поставлено на кон, и вспомнил об этом, только когда пышнотелая бритунка плюхнулась к нему на колени и, обмакнув пальчик в кубок, из которого пил варвар, по-кошачьи слизнула красные капли. Голубенькие глазки мазанули по лицу Конана похотливым взглядом.

В прежние времена киммериец охотно приголубил бы пухленькую милашку, не обойдя вниманием и смуглую танцовщицу. Но то было прежде. И все же он не спешил спихнуть с колен бритунку. Неожиданно для себя варвар поразил одной стрелой две цели — щелкнул по носу наглеца и хотя бы на одну ночь вырвал девушек из лап насильников. Если сейчас пираты поймут, что добыча ему не нужна, дележ начнется сызнова.

Конан ломал голову над тем, как выбраться из ловушки, которую сам себе подстроил. Он терпеливо сносил ласки, которые расточали ему обе рабыни. Кушиты отпускали соленые шутки. Они откровенно завидовали чужаку, но тешились тем, что тот проучил Окуджи.

И вдруг Бренна с испуганным писком шмыгнула за спину Конана. Пираты странно притихли. Киммериец поднял глаза. В двух шагах от него стояла Белит. Глаза ее метали молнии, смуглая рука уже занесла для удара стальное лезвие. Варвар ощутил жаркие толчки крови и вопреки здравому смыслу захотел стиснуть гневную смуглянку в объятиях — так ослепительна она была в ярости. Но вместо этого он только обронил:

— Решила кого-нибудь зарезать? Так не тяни. Рука дрогнет.

Белит резко развернулась и неистовым броском послала нож вперед. Сила ее ненависти глубоко вогнала лезвие в каменно-твердую мачту.

— Тебе бы на ярмарках выступать, — крикнул вдогонку киммериец.

Кушиты молчали, выжидательно поглядывая на Конана.: Оскорбление, нанесенное владычице, задевало их честь. Но; каждый из чернокожих, как ни крути, принадлежал к сильному полу и против воли восхищался тем, как ловко чужак укротил взбешенную женщину. Белит сама сыграла на руку варвару, обнаружив ревность — чувство, простительное для обычных людей, но не для тех, кого всеобщее поклонение окружило ореолом исключительности.

— Вы что, языки проглотили? — гаркнул Конан. — Почему мой кубок пуст? Клянусь Кромом, на Серых Равнинах и то веселей, чем здесь. Пусть стигийская шлюшка спляшет для нас.

Танцовщица робко выскользнула из-за спин кушитов и, бросив опасливый взгляд в сторону палатки, куда удалилась Белит, начала извивать стан и кружиться. Но танец не ладился, движения выходили скованными, смуглое лицо потемнело от страха.

— Пляски Смерти, — вздохнул киммериец. — Прямо душу леденит.

— А ты подогрей девку кнутом, — посоветовал кто-то. — Глядишь, оживет.

— Эй, Конан, когда же ты приласкаешь красоток? Они заждались.

— Слушай, поделись с нами! Зачем тебе одному столько?

— Оставьте в покое киммерийца! Госпожа нагнала на него страху.

Варвар скрипнул зубами от досады. Это отродье Нергала не отвяжется. Что бы придумать?

У ног Конана съежилась в комочек Бренна. Шелковое одеяние бритунки было измято, забрызгано кровью и разодрано на груди. Пальцы девушки судорожно стискивали рваные края ткани, но те немного расходились, приоткрывая нежную кожу, сквозь которую просвечивали голубые жилки. Девчонка недурна, вынужден был признать Конан. Вот только небольшое красное пятно на левой груди, вроде отпечатка крошечной короткопалой ладони. Пятно… А что, если…

— Вина! — взревел варвар. — Мне и этой милашке! Пейте, гнилые утробы!

Осмелевшая Бренна снова устроилась на коленях великана.

— Эй, киммериец, оставь и нам немножко. Мы тоже любим сладкое! — гоготали пираты.

— Только не этой ночью, — осклабился Конан. — Но я не жадный. А ну, красотка, покажи нам, что ты прячешь! — И он содрал шелк с плеч девушки, обнажив полную грудь.