Отступник - [44]

— Вот-вот, доложи. Пусть тебе еще коньяка подбросят. Нашел проблему. Праздник сегодня. Хотим на праздник коньяк пить. А ты боишься, что мало останется домой утащить? На всех хватит.

* * *

Леонид Ильич шепеляво отговорил, как всегда по бумажке, свой праздничный тост. Поздравил. Все подняли бокалы. Выпили, еще раз выпили. В зале становилось шумно. Бутылки быстро пустели. Официанты начали разносить традиционный жюльен. На маленькой сцене то пела Ирина Архипова, то выступали с акробатическими номерами какие-то мастера спорта. Сейчас выбежала балетная пара из Большого театра. Па-де-де из балета “Корсар”.

Тыковлеву становилось скучно. Толя давно куда-то сместился, обнаружив знакомых коммунистов-иностранцев за столом неподалеку. Деткин братался с генералами. Ребят из других отделов Саша еще не очень знал. Оставалось жевать черные маслины и многозначительно прихлебывать любимый Толин “Двин”. Вообще-то Тыковлев охотно пошел бы уже домой. Татьяна на вечер готовила пельмени. Родственники должны были зайти. Но уходить было нельзя. Брежнев о чем-то оживленно разговаривал с Косыгиным. Рядом стоял явно в ожидании своей очереди маршал Гречко.

Саша посмотрел по сторонам и поймал на себе взгляд какой-то женщины. Средних лет. Скорее, его возраста. Не красавица и не дурнушка. Темное платье с белым кружевным воротничком. Большая, видать, старая, камея. Русые волосы. Не очень крашеная. Чего глядит? Или знакомая какая?

Саша опустил глаза и начал быстро соображать. Лицо женщины не удавалось припомнить. Захотелось взглянуть еще раз. Но и разглядывать ее тоже не очень-то прилично. Тыковлев согнулся над вазой с фруктами, сделал вид, что выбирает яблоко покрепче, и бросил осторожный взгляд в сторону незнакомки. Она улыбнулась. Не оставалось ничего делать, как подойти.

— Здравствуйте, — нерешительно промолвил Тыковлев. — С праздником Великого Октября. Чувствую, что вы меня знаете, а я, грешным делом, не могу припомнить, где, когда, при каких обстоятельствах. Так вы уж помогите мне, — неловко закончил Саша свою тираду. Сказать по правде, женщин он всегда немножко стеснялся. Ревнивая у него Татьяна до ужаса. Да и какой из него кавалер с его ростом, внешностью и хромой ногой. Правда, говорят, что женщине любой мужик хорош, если чуть красивее черта. Главное, чтобы положение было. Но откуда этой знать, кто он такой. Она, может быть, сама какая-нибудь ответработница.

— Не узнаете? — весело переспросила незнакомка. — Ай-ай-ай. А я вам столько раз в госпитале перевязку делала. Неужели не помните?

— Надя? — неуверенно переспросил Тыковлев. — Ну, конечно же, это вы. Изменились, правда, за эти годы. Повзрослели. Похорошели. Где вы сейчас, кто вы? Как жизнь сложилась?

Мозг Тыковлева лихорадочно заработал. Надя явно не в обиде на него. Ведет себя приветливо. Знает или не знает? Забыла? Простила? Черт бы ее побрал. Надо же ей именно сейчас, в такой момент обнаружиться. Да еще в таком месте. Вдруг скандал устроит? Да нет, не похоже. Откуда ей знать? В ту ночь Саша в аптеку не лазил. Лекарств не брал. Стоял на стреме. После того, как Надю милиция забрала, его никто ни о чем не спрашивал. Фефелов только скандал тогда устроил. Ну и что? У него доказательств никаких не было. Так, на пустом месте разорялся.

— Живу, как все, — улыбнулась Надя. — Кончила институт, вышла замуж. Муж у меня полярник. Директор пароходства. Герой Соцтруда. Они успешно осваивают Севморпуть. Вот нас сегодня и пригласили на праздник в Кремль. Очень рада вас видеть. Повеяло, знаете, воспоминаниями почти из детства. Войну вспомнила, работу в госпитале. Какое время было, Саша, какое интересное, романтичное время! Да, кстати, познакомьтесь с моим мужем. Его зовут Володя, Владимир Иванович...

— Очень рад, — тряхнул руку здоровенного детины с геройской звездочкой на груди Тыковлев и поймал себя на мысли, что, если такой по морде врежет, мало не покажется. Но Владимир Иванович не только не проявил враждебности, но, наоборот, улыбался от уха до уха.

— Неужели это твой раненый, Надька? — пробасил он. — Вот так встреча. За это нельзя не выпить...

— А вы-то как? — поинтересовалась Надя. — По всему вижу, что в порядке.

— Тоже, как и вы, после госпиталя и войны учился. Потом учительствовал. Потом комсомольская и партийная работа. Сейчас в ЦК. Женился. Детей завел. Живу, как и вы, — скромно потупился Тыковлев.

— Очень рад, что у вас все так хорошо сложилось, — осторожно намекнул он. — Когда я выписывался, мне сказали, что у вас случились неприятности. Мы все так боялись и переживали за вас...

— Все хорошо, что хорошо кончается, — тряхнула головой Надя. — Свет не без добрых людей. Я тогда думала, что жизнь уже вся. Оговорили, и не оправдаешься теперь. Это в семнадцать-то лет в тюрьму угодить. И посадили бы, конечно. Времена были строгие. Это же самое последнее дело у раненых и калек лекарства воровать. Да я лучше на себя руки бы сама наложила, чем такой позор принять. А только за меня вся моя палата встала. Особенно этот капитан без ног. Фефелов. Вы же рядом с ним лежали. Помните?

— Ну, как же, как же, — закивал Тыковлев.