Отступница - [16]

— Ты его спросила? — поинтересовался Джабер.

Джамиля величественно кивнула.

— И что он сказал?

Джамиля помолчала. Затем торжественно произнесла:

— Папа спасает весь мир.

— Как?

— Он красит стену черной краской, — сказала Джамиля.

— Этим можно спасти весь мир? — удивленно спросил Джабер.

— Конечно, глупый ты мальчик, — ответила Джамиля. — Это единственная возможность спасти мир. Если отец не будет красить стену черной краской, солнце остановится и мы сгорим, а на другой стороне Земли все замерзнет и превратится в лед.

— Мороженое?[3] — сказал Джабер. — Мороженое почти такое же вкусное, как цыплята.

Джабер все еще обожал цыплят.

— Отец и я имеем в виду не мороженое, а другой лед, — сказала Джамиля тоном учителя. — Мы имеем в виду плохой лед. Он совсем синий или зеленый, он такой холодный, как дождь в декабре, но еще в три раза холоднее.

На нас это произвело огромное впечатление.

Сердце отца и его мысли становились все чернее. Все другие краски внезапно исчезли из нашей жизни. Прежде всего — желтая.

Отец начал с того, что вырезал из газет все, что имело желтый цвет. Затем он стал рыться в шкафах, сорвал все желтые платья с вешалок, выбросил их во двор и сжег.

Мы играли на улице, когда увидели клубы дыма.

— Посмотрите! — сказала Джамиля. На ней было ее самое красивое желтое платье. Это было не платье, а мечта. Все дети на улице завидовали ей. Когда светило солнце, оно сияло как цветок. Это было дорогое платье, оставшееся с тех времен, когда отец еще работал и у него водились деньги.

— Это огонь! — закричала Рабия.

— Огонь у нас во дворе, — произнес Джабер.

Я не сказала ничего, я была еще слишком маленькой.

— Давайте посмотрим, что там случилось, — предложила Рабия.

Мы прокрались домой, затем — через синюю дверь, через прохладный, выложенный кафелем коридор — во двор. На стенах были следы отцовской черной краски. Посреди двора полыхал костер. В нем с шипением горели желтые блузки, пылали желтые книги, желтые вырезки из газет поднимались в пламени вверх на фоне стены двора и снова медленно падали на землю.

Мать сидела на кухне и читала стихи из Корана.

— Он совсем сошел с ума, — бормотала она, — он убьет нас всех, да защитит нас Аллах.

Джамиля протолкалась вперед, чтобы все получше рассмотреть. При этом она привлекла внимание отца. Его черные глаза уставились на Джамилю, а она попыталась спрятаться в полумраке коридора. Но было уже слишком поздно.

— Бедная моя дочь! — воскликнул отец. — Твое платье — от дьявола. Я освобожу тебя. Да смилостивится над тобой Аллах!

Джамиля была потрясена, она не знала, что плохого в ее платье. Отец воспользовался ее замешательством, схватил Джамилю, сорвал с нее платье и бросил его в огонь.

С того момента Джамиля больше не верила, что отец спасет мир.

— Он сжег мое любимое платье, — возмущенно шептала она ночью, когда мы лежали, прижавшись друг к другу, на своих матрацах под тонкими одеялами. Кровати отец уже давно продал.

— Но он же так спасает целый свет, — сказал Джабер.

— Глупости, — ответила Джамиля, — нельзя верить всему тому, что тебе говорят.

— Но ты же сама так сказала, — проворчал Джабер.

— Вот именно, — отрезала Джамиля.

И на том разговор закончился. Мы еще немножко поплакали, потому что сгорело красивое платье Джамили, потому что отец все же не спасет мир. И я уснула под боком у Рабии. Я крепко прижалась к ней всем своим маленьким телом и дышала в ритме биения ее сердца. Это успокоило меня.

Рабия была моей любимой сестрой. Она была такой умной, что уже в пять лет пошла в школу. Я восхищалась ею, потому что она знала все и потому что у нее были такие серьезные книги. Ее любимой книгой был школьный учебник в красивой желтой обложке. После истории с платьем Джамили Рабия стала осторожной. Она носила книжку с собой, под платьем, или прятала ее в доме. Однажды я застала ее в детской, когда она засовывала книгу под подушку.

— Смотри не проболтайся, — сказала мне Рабия.

— Почему? — спросила я.

— Потому что она желтая.

— Ага, — ответила я.

Однажды Рабия, сходив за хлебом к сиди Хусейну, проверила свой тайник. Ее рука скользнула под подушку, и тут же на ее лице появилось выражение отчаяния.

— Книга, — простонала она, — книга исчезла!

Затем ее лицо стало решительным и злым. Мне не нравилось, когда сестра становилась такой сердитой. Ей исполнилось десять лет, мне — четыре. Рабия считалась моей защитницей. Я хотела, чтобы она всегда была веселой и веселила меня.

Но сейчас Рабия была совсем другой. Она рассердилась. Сестра выскочила из комнаты и побежала искать отца.

Тот был на крыше. Во дворе тлел костер с желтыми вещами, которые отец снова разыскал где-то в доме.

— Отец, — сказала Рабия, — отец, где моя книга?

Ее голос был пронзительным и острым, как лезвие ножа, которым мать обычно разделывала мясо и который нам запрещалось трогать, потому что это было опасно.

— Я не знаю, дочь моя.

— Отец, ты сжег мою книгу! — воскликнула Рабия почти в истерике. Я спряталась в тени под лестницей и наблюдала за отцом и Рабией.

Он не сказал ничего.

— Ты сжег мою любимую книгу! — уже кричала Рабия. Она набросилась на отца с кулаками. — Ты сжег мою книгу! Мою желтую книгу. Мой учебник. Ты — сумасшедший, отец, и это говорят все люди на улице.