Отшельник. (THE HERMIT) - [5]

— Не бойся, — произнес уже знакомый мне Голос, — у нас просто совещание. Никакого вреда мы тебе не причиним. Мы просто обсуждаем, как лучше всего передать тебе знания.

— О Благороднейший, — ответил я, несколько смутившись, — меня действительно удивляет, как столь Великие могут поднять такой шум, как стадо яков на наших холмах!

Мое замечание было встречено веселым смехом. Оказалось, моего собеседника вовсе не обидела моя глупая откровенность.

— Запомни навсегда, — ответил он, — не имеет значения, насколько высоко ты стоишь, у каждого всегда существуют свои аргументы, каждый может выражать свое несогласие. Мнение одного всегда может отличаться от мнения остальных. Можно обсуждать, спорить, убедительно защищать свое мнение, или же быть рабом, автоматом, всегда готовым принять то, что говорят другие. Свободное обсуждение для непосвященного наблюдателя всегда выглядит как прелюдия физического насилия.

Он успокаивающе потрепал меня по плечу и продолжал:

— Здесь присутствуют представители не только множества рас, но и множества миров. Некоторые из них принадлежат к вашей солнечной системе, другие — из очень удаленных галактик. Некоторые могли бы показаться тебе крошечными карликами, тогда как другие — настоящие гиганты, их рост раз в шесть превышает рост самых маленьких.

По звуку его удаляющихся шагов я понял, что он присоединился к остальной группе.

Другие галактики? Что все это значит? Что означают слова «другие галактики»? Гиганты — это понятно, подобно большинству людей, я знал о них из сказок. Карлики тоже время от времени появлялись в различных представлениях, которые мне приходилось видеть.

Я покачал головой. Все это было выше моего понимания. Он сказал, что мне не причинят вреда, что это всего лишь обсуждение. Но даже индийские торговцы, которые приезжали в Лхасу, не учиняли такого крика, рева и шума. Я решил сидеть тихо и ждать развития событий. В конце концов, что мне еще оставалось делать?

Молодой монах сидел в холодном сумраке пещеры старого отшельника, полностью поглощенный и зачарованный этой волшебной историей о странных существах. Но все же он был не настолько зачарован, чтобы не заметить поднимавшегося в нем недовольства. Поесть, срочно поесть — вот что было для него сейчас важнее всего. Старый отшельник внезапно прервал свой рассказ и пробормотал: — Да, мы должны сделать перерыв. Можешь приготовить себе поесть. Я скоро вернусь.

С этими словами он поднялся и медленно исчез во внутреннем проеме.

Молодой монах поспешил к выходу. Какое-то мгновение он стоял, рассматривая окружающий ландшафт, потом направился к озеру, где призывно блестел мелкий песок, такой же бурый, как и земля вокруг. Он достал из своей мантии деревянную чашу и погрузил ее в воду. Ополоснув ее, он достал небольшой мешочек дробленого ячменя, положил немного в чашу и залил его водой из озера, зачерпывая ее рукой.

Он уныло рассматривал свое блюдо: ни масла, ни чая. Густое тесто из молотого ячменя, замешанное на воде из озера. И это пища! Он погрузил в чашу палец и перемешивал массу до тех пор, пока не добился желаемой консистенции, после чего медленно и без особого энтузиазма начал ее есть, зачерпывая двумя пальцами правой руки.

Закончив, он ополоснул чашу озерной водой, потом зачерпнул полную горсть мелкого песка. Он энергично потер чашу песком, изнутри и снаружи, после чего опять ополоснул ее в озере и, еще мокрую, спрятал в своей мантии. Потом, став на колени, он расстелил подол мантии и стал набирать в нее песок, пока не почувствовал, что больше поднять не сможет. Пошатываясь от тяжести, он направился назад в пещеру. Внутри он высыпал песок и вернулся к выходу за опавшими ветками. Потом тщательно вымел крупные комья слежавшегося песка и насыпал толстый слой свежего. Одной порции ему не хватило, и он семь раз ходил на озеро, прежде чем почувствовал себя удовлетворенным и мог с чистой совестью сесть на свое свернутое, изодранное в клочья одеяло из ячьей шерсти.

Он никогда не имел модной одежды. Единственным его одеянием была его красная мантия. Изношенная и местами совсем протертая, она не защищала от резкого ветра. Никаких сандалий, никакого нижнего белья. Ничего, кроме этой единственной мантии, которую он снимал на ночь, когда заворачивался в свое одеяло. Кроме этого, у него была чаша, крошечный мешочек с ячменем и старая, побитая, кем-то давным-давно выброшенная коробочка для амулета, в которой он хранил маленький талисман.

У него не было даже молитвенного колеса — оно для тех, кто побогаче. Он и ему подобные могли молиться только в храмах, пользуясь общественными молитвенными колесами. Его череп был выбрит и покрыт рубцами — Знаками Зрелости, отметинами, которые были выжжены тогда, когда он подвергся испытанию ароматическими палочками.

Палочки сжигались у него на голове, чтобы испытать степень его погруженности во время медитации, когда он не должен был чувствовать ни боли, ни запаха горящей плоти. Теперь, будучи избран для выполнения особой задачи, он отправился к Пещере Отшельника.

Тем временем день медленно клонился к закату, тени становились длиннее, а воздух быстро охлаждался. Юноша сидел, ожидая появления старого отшельника. Наконец послышались шаркающие шаги, постукивание длинного посоха и тяжелое дыхание старца. Молодой монах смотрел на него с еще большим уважением: сколько пришлось испытать этому человеку! Какие страдания он перенес!