Отряд - [76]

Детеныши даже не были похожи на черепах, как те птенцы бакланов на кухонном столе не походили на взрослых птиц. У черепашек не было настоящего панциря, лишь полупрозрачная оболочка, укрывавшая их тела-виноградинки. Сквозь кожу, будто сквозь промасленный пакет с фастфудом, виднелись булавочные косточки темных позвонков, странные движения органов. Несмотря на всю свежесть новорожденных, черепашки выглядели невероятно старыми. Макс потянулся, чтобы коснуться одной из них. Ньютон перехватил его запястье.

– Нельзя. Если от нее будет пахнуть человеком, мама ее не примет.

Понадобилось время, чтобы осознать сказанное.

– Давай просто опустим их в воду, – тихо произнес Макс.

Ньютон кивнул:

– Думаю, тогда не страшно, если мы к ним прикоснемся.

Очень осторожно ребята поднимали маленьких черепашек и переносили их через полосу песка. Аккуратно снимали с тел остатки скорлупы. Опускались на колени у кромки воды и отпускали малышей. Зашлепав ластами, те отправлялись прямиком в открытое море.

Воздух над головой наполнился резкими хлопками крыльев и яростными криками – летучим мышам и чайкам помешали охотиться на легкую добычу.

Ребята позаботились о том, чтобы каждая черепашка благополучно попала в воду. Птицы остервенело пикировали, били крыльями и отчаянно пытались поймать детенышей, прежде чем те погрузятся в волны.

– Не смейте, ублюдки!

Макс, размахивая руками, бросился в воду. Он прикрывал черепашек собой, а когда они начинали скользить в толще моря, легонько направлял их ладонями.

– Ну, давайте. Уплывайте, уплывайте. Так быстро, как сможете.

Вода поднялась до самого пояса. Течение начало засасывать ноги. Лишь тогда он, мокрый и дрожащий, неохотно вернулся на берег.

Ребята возвратились к костру. Ньютон слабо улыбнулся и начертил в ночном воздухе галочку.

– Наше сегодняшнее доброе дело.

* * *

От отряда 52:

Наследие модифицированного эхинококка

(ПО ВЕРСИИ ЖУРНАЛА «GQ») АВТОР КРИС ПАКЕР

Как и Том Пэджетт, Клайв Эджертон заслужил немало прозвищ.

Доктор Менгеле 2.0.

Доктор Смерть.

Кроме того, существуют различного рода нарицательные имена, которые общество в целом склонно применять к подобным людям.

Мегаломан.

Сумасшедший ученый.

Психопат.

Кроме того, есть прозвище, на котором настаивает сам Эджертон – это было фактически одним из условий нашего с ним интервью, – звание, которое он заслужил по праву, с отличием окончив лучший на Восточном побережье медицинский институт.

Доктор.

– Доктор Эджертон, скорее всего, патологически безумен, – говорит его лечащий врач доктор Лоретта Хьюз. – Стоит взглянуть на содеянное им – в сочетании с почти полным отсутствием раскаяния по этому поводу, – и уже невозможно к иному выводу.

Она ведет меня по аскетичному коридору Кингстонской тюрьмы, туфли на креповой подошве шуршат по зеленому кафелю. С момента ареста Эджертон помещен в местное психиатрическое отделение. Последовавший затем судебный процесс стал сенсацией. Эджертон вызывающе восседал в сердце медиабури. Его обритая голова и возмутительные выходки в зале суда – напыщенные, громогласные – придавали ему вид проповедника-ревивалиста. Многие месяцы журналисты и ученые мужи ежедневно клевали кроваво-красное мясо Эджертона.

– Но, возможно, он и не безумен, – говорит мне Хьюз. – Возможно, дело в том, что его мозг просто непостижим. Эджертон невероятно умен. Я ненавижу использовать штампы вроде «вне конкуренции», но… Дело в том, что у современной науки нет реальных механизмов оценки подобного интеллекта. То же было бы и с Леонардо да Винчи. Грань между гениальностью и безумием очень тонка – вот почему так много гениев впадает в безумие.

Когда я замечаю, что гений Эджертона был неимоверно деструктивным, Хьюз деловито произносит:

– Да Винчи создал чертеж первой мины. Его руки тоже запачканы кровью.

Камера Эджертона – 18 на 18, из серого кирпича, с единственной койкой и комодом из нержавеющей стали. Как своего рода знаменитость, он ни с кем не делит свою камеру. Стены увешаны схемами, формулами и огромным плакатом с изображением Витрувианского человека.

– Да Винчи придумал идею сухопутной мины, – произношу я в качестве вступления. – Вы знали об этом?

– Разумеется, – отвечает он в той жесткой манере, которая знакома любому следившему за ходом процесса по телевизору.

Вблизи неакадемический облик Эджертона просто ошарашивает. Он крупный мужчина. Высокий. Мускулистый. С широкими плечами и узкой талией. Дважды во время нашего интервью Эджертон без предупреждения падает на пол и отжимается ровно пятьдесят раз, прежде чем вернуться к разговору. Есть в нем что-то от Джо Нэймета[17] – Бродвейского Джо – на закате спортивной карьеры. Немного растерянного, но все еще обладающего прежней грацией и скоростью.

Есть лишь два совпадения со стереотипом ученого. Первая – голова Эджертона, которую он предпочитает брить: выпуклая, пронизанная венами, яйцевидная и чуть инопланетная. Вторая – черные квадратные очки с толстыми линзами. Стекла покрыты налетом пыли и глазных выделений, как будто Эджертон даже не утруждается их протирать. Кажется, будто его холодные зеленые глаза глядят на меня через заляпанное жиром окно.