Отряд - [71]

Джефф Дженкс – Здоровяк, как его называют местные, – уже не такой крупный, как прежде.

События на острове Фальстаф иссушили его. Он и сам признает это – а для такого человека, как Дженкс, чья самооценка по-прежнему огромна, это действительно серьезное признание.

– Я тут на время перестал есть, – говорит он мне, пока мы катаемся в его машине по спокойным улицам Норд-Пойнта. – Просто аппетит пропал. Обычно перед сменой я спускался в закусочную Спарки и уничтожал все, что там предлагали на завтрак: яйца, бекон, блины, тосты, море кофе. И это после того, как дома меня жена накормила.

Сегодня тело Дженкса можно великодушно описать как утилитарное, хотя на ум приходит слово «потрепанное». Прежняя полицейская форма болтается на нем. Руки, торчащие из рукавов рубашки размера XXL, наводят на мысль о ребенке, который нарядился в одежду своего отца. Когда Дженкс наклоняется сплюнуть в окно, я вижу свежие дырки, которые он проделал в своем старом поясе, чтобы тот стягивал заметно похудевшую талию.

– Ничего труднее мне делать не приходилось, – рассеянно произносит он. – Просто сидеть сложа руки и ждать. Это ведь не по мне, верно? Если что-то было нужно, я всегда старался это сделать. Здесь мое слово – закон. Но тут была эта военная полиция и важные армейские шишки, которые говорили, что мне нельзя пойти за собственным, мать их, ребенком. – Он замолкает, а после добавляет: – «Моя любовь не спасет его». Помню, что подумал именно так. Наверное, все мы – родители, понимаете? – думали точно так же. Вся твоя любовь, каждая унция воли… Вообще ничего не значат.

Хоть он и признает, что решение украсть катер Кэлвина Уолмака было глупым, но не отказывается от него.

– Хочешь сказать, что большинство ответственных, любящих отцов на зеленых просторах Господа не поступило бы так же? А вот армейские не признали и никогда не признают, что типы из военной полиции сильно избили меня и Реджи после того, как догнали нас.

Он задирает рубашку, чтобы показать мне длинный шрам, тянущийся от бедра до нижней части грудной клетки.

– Они так молотили меня дубинками, что разорвали кожу в куски. Прямо там, на палубе катера. И почти ничего не говорили. Просто долго, молча избивали. Реджу досталось примерно так же. Мы и не думали сопротивляться. У полицейских ведь были пистолеты. – Его голос стихает до мучительного шепота. – Дело в том, что мне и близко так не доставалось. Ни от кого и никогда. Я сам всегда был тем, кто раздает на орехи… Но только если меня вынудить.

Мы подъезжаем к рядам старых кейп-кодов[16], всегда выбеленных солеными брызгами, которые взлетают над утесами. Красивый городок. В духе «Анны из „Зеленых мезонинов“». Именно такое место писал бы на своих картинах Норман Роквэлл.

– Согласно официальному отчету, никто точно не знает, что случилось с моим сыном, – говорит Дженкс. – Но, скажу тебе, мой пацан был непотопляемым. Так вот я его воспитал. Отпрыск Джеффа Дженкса должен быть крутым сукиным сыном. С другой стороны, те, о ком ты говоришь. Думаю, ты назвал бы их врагами. Этих. Я к тому, что… Как можно бороться с чем-то подобным?

Он барабанит пальцами по рулю. На шее вздувается крупная вена.

– Его так и не нашли. Так и не вернули домой тело моего сына, чтобы мы его похоронили. Чтобы мы с женой как-то примирились с утратой, понимаешь? Формально Кент считается «пропавшим без вести» – так написано в отчетах. И я скажу тебе, парень, пропасть без вести хуже, чем умереть. Это как книга без последних страниц или фильм без финала. «Пропал без вести» значит, что ты никогда не узнаешь, чем все закончилось.

У него такой вид, будто он вот-вот сломается, но Джефф Дженкс снова берет себя в руки.

– Так что, наверное, я никогда этого и не узнаю, – говорит он через некоторое время. – У нас ведь маловато улик, да? Но вот что я тебе скажу: мой мальчик не сдался бы без боя. Я бы поставил на это все, что у меня есть.

* * *

32

КЕНТ БЫЛ настоящим зверем. Он мог убивать по своему желанию.

Какое-то время он думал иначе. А когда другие мальчишки оставили его в подвале – бросили, точно побитую собаку, – даже испугался. Сильно испугался.

Он ощущал, как силы покидали его, точно воздух проколотую шину.

То, что теперь жило в нем, было ужасно голодным.

Кент знал, что оно там. Лежал на грязном полу и чувствовал, как оно толкается внутри. До его ушей доносился тихий шорох, как будто по неподвижному песку скользили миллионы змей.

Кенту пришло в голову, что он может умереть в подвале. Мысль казалась совершенно невероятной. Ему ведь всего четырнадцать. Разве Бог не заботится о пьяницах и детях? Отец все время так говорил.

В какой-то момент у дверей подвала появился Шелли, чтобы накормить Кента. Хрустящий арахис ничуть не утолил голод. Но в следующий раз Шелли дал ему что-то жесткое и упругое снаружи, а внутри теплое и мягкое. И после этого Кент почувствовал себя великолепно.

Хотя Шелли все равно был плохим. Шелли обещал мясо. И совсем скоро Кент получит то, что ему причитается.

Свежая энергия по капле проникала в него. Кровь бурлила от адреналина. Он почувствовал себя так, словно съел сырой бифштекс – «Шелли должен был принести мне бифштекс; никогда нельзя отступать от своего слова, Шелли, ты подонок», – когда вдохнул запах крови, которая не была его собственной.