Отряд - [58]

– Мы ведь в любом случае пойдем?

«Да, – подумал Шелли, играясь с кровью, – просто уходите. Проваливайте. Приятного вам похода».

Он крался за Ньютоном, Максом и Ифом до южной оконечности, пробираясь через кустарники, которые росли чуть ниже тропы. Он отлично скрывал свое присутствие – Шелли был прирожденным хамелеоном, этот его талант никто не ценил.

Шелли интриговали жировые отложения на животе и спине Ньютона. Те переливались через пояс брюк, словно мягкое мороженое через край рожка. «Интересно, – подумал Шелли, – если бы у толстяка завелись черви, как это выглядело бы?» Он представил себе мягкие складки кожи, нависающие друг на друга, как у уродливых псов – как там они называются? Шарпеи. У Ньютона было бы тело шарпея. Внутри всех этих ярдов обвислой кожи кости дребезжали бы, точно монетки в банке. Вот бы на это посмотреть.

Как только ребята скрылись из виду, Шелли вернулся в хижину. Он был взволнован. О да, очень взволнован. Для того чтобы пробить тефлоновую оболочку вокруг эмоций Шелли и заставить его хоть что-то почувствовать, требовались невероятные события.

А сегодня многое смогло пробудить его интерес.

Мертвецы в разрушенной хижине. Корабли в открытом море и черный вертолет, который время от времени проносился над головой. Сам факт того, что на мили вокруг ни одного авторитета. Не нужно так туго натягивать на себя маску. Можно расслабиться и выпустить наружу то, что так долго пряталось внутри.

Но главным образом Шелли интересовал Кент Дженкс – Джонни-футбол, мистер Большая Шишка, некоронованный король Норд-Пойнта, – запертый в подвале.

О боже, как же им будет весело!

Последний раз Шелли испытывал такой восторг в тот день, когда убил Трикси – котенка, которого мать нашла под крыльцом и приютила.

К тому времени Шелли уже убивал всяких тварей, хотя сам не считал это убийствами. Другие существа, даже люди, были всего лишь пустыми сосудами. Конечно, не физически пустыми – все живое было набито кишками, костями и кровью, которая головокружительно взмывала в воздух, когда ее выпускали из вены. Но ни в ком из них не было ничего существенного… Ну, сути. Просто ходячие мешки из кожи. Все так и есть. Честно говоря, разрывая на части живое существо, Шелли испытывал не больше угрызений совести, чем когда отрывал конечности у деревянной марионетки.

Он начинал с жуков. Два здоровенных рогача сцепились в схватке в развилке клена на заднем дворе. Шелли собрал их и, подготовив все необходимое, оторвал бо́льшую часть ног и усики – для этой деликатной работы он использовал пинцет матери, которым она выщипывала брови, – и сложил жуков в спичечный коробок. Он удивился и даже обрадовался, когда оказалось, что жуки были каннибалами, – открыв коробок несколько дней спустя, он обнаружил, что один беспомощно перевернулся на спину, а другой пожирает его липкие внутренности.

Шелли торопливо наполнил спичечный коробок жидкостью для снятия лака и поджег. Поджариваясь, органы жуков трещали и взрывались внутри черных панцирей.

Вскоре Шелли перешел к более крупным и впечатляющим победам. Он ловил белоногих хомячков в липкие ловушки и с помощью ватного тампона наносил жидкий натрий на их глазные яблоки – те съеживались и брызгали, будто жир на сковороде. Завораживающее зрелище.

Шелли выяснил, что животные приспосабливались к физическим недостаткам гораздо лучше людей. Если выжечь глаза человеку, он, конечно, будет визжать и блеять, и ему понадобятся трость и собака-поводырь до конца его несчастных, полных нытья дней. А мышь на несколько минут приходила в замешательство от боли, хваталась за свои пустые глазницы, пищала и дергала носом, а затем продолжала делать то же, что и раньше. Животные были невероятно гибкими в этом смысле.

Шелли поработал над Трикси в тот вечер, когда его родители отправились на тихий аукцион[14] для своей церкви. Он сидел за кухонным столом и ел сливочное мороженое. Трикси вилась вокруг его ног, задевая икры.

– Привет, киса-киса.

Она запрыгнула к Шелли на колени. Маленькие коготки вонзились в спортивные штаны и слегка впились в бедра. Шелли жевал палочку от мороженого, поглаживая котенка. Она выгибала спину, принимая его мягкие ласки. Шерсть у нее была пушистой, будто волосики на голове младенца. Он ощущал под шкуркой маленькие тонкие косточки.

Шелли понес ее наверх. Трикси мурчала. Какие громкие довольные звуки из такого крошечного существа. Ее тело было настоящей электростанцией, выделяющей тонну тепла. Мать Шелли ее еще не стерилизовала.

Шелли вошел в ванную и запер дверь. Он посадил Трикси на крышку унитаза, где она начала наминать вязаную сидушку. Мама говорила, что это из-за страха разлуки: котята мнут животы своих матерей, чтобы стимулировать молоко. Но слишком рано оторванные от груди котята месили все подряд. Свитера, диванные подушки и сиденья унитаза – как будто те могли дать молоко. По словам мамы, такие котята были расстроены. «Их сердца по-настоящему разбиты», – говорила она. Шелли просто кивал, словно ощущал то же самое. Оказывается, если киваешь – медленно и глубоко, почти касаясь подбородком груди, выражая искренность, – люди думают, будто ты разделяешь их чувства. Это был один из многих приемов, которым он научился для того, чтобы не выделяться. Прятаться у всех на виду – полезный навык.