Даня шагнул к аквариуму. Ему хотелось поближе взглянуть на пестрых рыб с прозрачными, словно кружевными плавниками, но он не успел рассмотреть их. Камни, лежавшие рядом, перехватили все его внимание. В них было что-то замечательное. Продолговатые, грубо обточенные, они будто намекали своими очертаниями на руку человека, когда-то сжимавшего их. Даня взял один из камней, повертел его и всей ладонью почувствовал, что камень и в самом деле обточен по руке.
— Кремневое оружие, — небрежно сказала Елена Серафимовна. — Ему двести тысяч лет от роду.
Робко, не смея вздохнуть, Даня положил камень обратно на стол.
— Так. Чем могу быть вам полезной, мальчик?
— Да вот лом… Только я, наверно, не во-время пришел: вы заняты. — Он указал на раскиданные по столу листки.
— Да. Пишу одну небольшую работу.
— Работу?.. Про что?
— Как бы вам это сказать… В общих словах — о роли труда в развитии человека… Камни, которые вы трогали только что, нашли мои ученики — археологи — во время экспедиции под Курском. Моим ученикам удалось собрать интереснейшие материалы…
— Ученикам? Вот этим? — И он указал подбородком на дверь.
— Нет, — улыбнувшись, ответила она. — Среди моих сегодняшних гостей только один археолог.
— Кто?
Она засмеялась:
— Ким. Кореец. Вы, наверно, заметили его?
Даня кивнул.
— Но когда-то, когда им было лет по тринадцати-четырнадцати, ну столько примерно, сколько вам сейчас, Озеровский и Лаптев тоже были моими учениками. Они начинали с археологии…
— А чем же кончили?
— Ну, они еще далеко не кончили, они молоды. Но каждый нашел себе дело по душе. Озеровский — индонезист. Понимаете, он изучает Индонезию. А Лаптев — палеонтолог.
Даня кивнул головой. Это слово навеки теперь врежется ему в память. (Надо будет все-таки завтра спросить Александра Львовича, что оно значит.)
— Если вам все это интересно, приходите как-нибудь ко мне в музей Петра Первого. В отдел археологии. Я вам обо всем расскажу.
— А можно? — тихо спросил он.
Она засмеялась:
— Конечно, можно. К нам приходит очень много ребят.
— Спасибо, — сказал он почти беззвучно и стал пятиться к двери.
— Постойте, но ведь вам же нужен был металл?
— Да уж ладно, все равно!
Она взяла его за локоть, постучала о стену пальцем негромко позвала:
— Машенька!
«Внучку зовет, — подумал Даня, и ревнивое любопытство заставило его обернуться к двери. — Вот счастливая — живет с такой бабушкой!»
В дверях показалась Машенька. Но это была вовсе не девочка, а старушка в большом белом фартуке и мягких шлепанцах.
— А нет ли у нас цветного металла, Машенька? — неопределенно и как бы даже робко сказала Елена Серафимовна.
— Чего? — Старушка в фартуке поджала губы и бросила быстрый взгляд на Даню. — Какого это цветного?
— Ну, Машенька… ну, какие-нибудь кастрюли медные, старый утюг электрический…
— Нету! — отрезала Машенька. — В блокаду отдали все как есть. Но, может быть, скажете — новый утюг отдать? Что ж, отдам. Дело ваше.
Елена Серафимовна вздохнула и робко посмотрела на Даню. И Даня понял, что просить у Машеньки цветной металл так же легко, как у его мамы.
Старуха молча вышла из комнаты, властно шлепая туфлями без задников.
— До свиданья! — сказал Даня.
— Нет, подождите, подождите…
Елена Серафимовна подошла к какому-то столику, сняла оттуда два подсвечника и протянула ему. Они были бронзовые, ярко начищенные, и Дане показалось, что подсвечники золотые.
— Нет, нет! — сказал он, отталкивая их от себя рукой.
Она слегка улыбнулась:
— Берите, берите. Ничего особенного в них нет. Это простые старые подсвечники.
Даня с сомнением покачал головой, но у него не хватило мужества отказаться.
— До свиданья. Спасибо.
Когда он, одевшись, спускался с лестницы, ему казалось, что ступеньки тонко и ласково поют у него под ногами.
Он шел через двор с мешком за плечами, а луна освещала яркой голубизной каменные плиты двора. Только окошко Елены Серафимовны светило зеленоватым светом. Он даже видел ее голову, склоненную над столом.
Даня вздохнул и вышел на улицу.
Когда он добрел до дверей знакомого дворника, было уже без четверти десять, а не девять ноль-ноль. Но Саша, который так любил точность, нисколько не рассердился на этот раз. У него тоже был счастливый день.
Расставшись с Даней, он пошел в студенческое общежитие. Студенты оказались ребята сознательные, но ни у кого из них не было старых кастрюль. Они отдали ему прохудившиеся цинковые ванночки, отслужившие службу в химической лаборатории — эти ванночки давно лежали на черной лестнице, — сами помогли донести их до порога школы и, кроме того, обещали снабжать его книгами из студенческой институтской библиотеки.
Саша был растроган, взволнован, и если бы Даня опоздал даже не на сорок минут, а на полтора часа, у него не хватило бы духу попрекнуть товарища. Тем более, что мешок, который Даня притащил, был весом в добрых двадцать килограммов.
Завидев Даню в воротах, Саша бросился ему навстречу и перехватил тяжелый мешок.
Даня с благодарностью отдал мешок, но ничего не стал рассказывать о том, что с ним случилось в этот вечер.
Почему?
Он и сам не знал почему.
