Отрицательная Жизель - [3]

А лампы в зале уже наливались светом.

Клавдия Ивановна едва уговорила дочь выйти из ложи, пройтись по фойе. О буфете она и слушать не хотела, даже уши закрыла ладонями.

Клавдия Ивановна не стала говорить с дочерью о балете. Сама она была недовольна. «Балет про любовь. Выбрали подходящее для девочки! В этом возрасте их надо отвлекать как можно подальше от всего этого», — думала она. Ее успокаивало, что балет коротенький и, поскольку Жизель уже умерла, во втором действии ничего такого не может быть. Клавдия Ивановна сильно скучала и с удовольствием думала, что скоро они пойдут домой и, пожалуй, еще застанут детектив про капитана Сову.

Во время второго действия Клавдия Ивановна больше смотрела на дочь, чем на сцену. Славе мешал взгляд матери, подняв руку, она приложила пальцы к виску, чтобы закрыть от нее лицо.

То, что происходило на сцене, захватило ее. Ей было жаль Жизель, но теперь она уже начинала жалеть и принца, которому только что говорила злорадно: «Так тебе и надо».

Постепенно происходящее на сцене освобождалось от сюжета. Танцевальный дуэт был прекрасен. Печальный юноша искал Жизель, хотел прикоснуться к ней, а она удалялась, ускользала, и вновь он с мольбой протягивал к ней руки. Но вот они соединились, и Слава поняла, что это означает прощение. Славу волновало ощущение тайны, чуть приоткрывшейся и все же неуловимой и недоступной. Хотелось, чтобы лунная ночь на сцене длилась еще долго и долго танцевала Жизель, как бы сотканная из лунного света, из белого предутреннего тумана. Но наступило утро…

Спектакль окончился, все поднялись, захлопали, заспешили одеваться. Клавдия Ивановна стала торопить Славу, которая, по ее мнению, была какая-то сонная. Они медленно двигались в поредевшей толпе к лестнице я вдруг оказались перед большим зеркалом. Слава увидела длинную девочку, вытянувшую вперед шею и осторожно ступавшую на высоких каблуках. Прямые светлые пряди, выбившиеся из узла, схваченного лентой на затылке, висели вдоль разгоревшихся щек. Она не сразу узнала себя.

— Как ты растрепалась, Славочка! — сказала Клавдия Ивановна.

Слава посмотрела на мать в зеркало. И эта полная, немолодая женщина с озабоченным лицом в первое мгновение тоже показалась Славе незнакомой.

Тут она ступила на лестницу и сразу же поскользнулась на мраморной ступеньке. Нога сорвалась, Слава охнула, падая. «Слава!» в отчаянно крикнула Клавдия Ивановна, но Славу уже подхватил молодой военный. Он крепко держал ее за локти и как будто не решался отпустить. Девушка зажмурилась от смущения.

— Так можно и упасть, — сказал он ласково.

Тут только Слава взглянула и встретила веселые карие глаза. В глазах дрожал смех, но лицо было доброе, участливое.

— Спасибо, ах, большое вам спасибо! — услышала Слава голос матери. — Славочка, как же так неосторожно? Не подвернула ли ты ногу?

Слава прошептала: «Спасибо!» — и решилась шагнуть еще на одну ступеньку.

— Разрешите, я помогу вам, — сказал военный и крепко взял Славу под руку.

— Ах, не беспокойтесь, пожалуйста, — жеманно протянула Клавдия Ивановна.

Но он проводил их до гардероба, получил их вещи, помог одеться.

— Всего доброго, — сказал он, улыбаясь, — больше не падайте! — Он повернулся и подошел к молодой женщине с приветливым лицом, терпеливо поджидавшей его в стороне.

— Какой милый, какой любезный, какой вежливый молодой человек! — восхищалась Клавдия Ивановна. — У тебя не болит нога, Славочка? Видишь, я права: каблук для тебя слишком высок, не надо было брать эти туфли…

Слава шла молча. Новые туфли лежали в шелковой сумочке, в сапогах она шагала уверенно и спокойно. Ей совсем не хотелось говорить о своей ноге, о туфлях… И вообще говорить.

Герасим Иванович приветствовал жену и дочь излишне суетливо. Они пришли раньше, чем он ожидал, и его смущало наличие пустой пивной бутылки возле телевизора. Впрочем, он догадался добровольно уйти с хоккейного поля и переключиться на капитана Сову. Вероятно, он не смог бы погасить бдительность Клавдии Ивановны этим маневром, но ее отвлекала тревога. Дочь почему-то отказалась ужинать и ушла в свою комнату. Клавдия Ивановна беспокоилась: не скрывает ли от нее Слава, что нога болит — надо бы сделать примочку.

А Слава тем временем уже сняла синее платье и собиралась надеть халатик. В короткой рубашке с голубыми узорами стояла она перед туалетным столиком, смотрела на свое отражение — острые плечи и тонкую шею. Потом она подняла руки и попыталась сделать ими несколько волнообразных движений. Но локти и кисти двигались, как на шарнирах. Слава взмахнула левой рукой, а правую ногу попробовала вытянуть назад, но тут же потеряла равновесие. «Ты урод», — сказала Слава в зеркало, закрыв глаза.

Она пошла в ванную, потом пожелала родителям спокойной ночи, убедила мать, что нога совершенно в порядке, и, погасив свет, легла.

Она лежала на спине, вытянув руки поверх одеяла, и сосредоточенно смотрела в потолок, на котором зыбились отсветы уличных фонарей. Томительная грусть росла в ней и захватывала ее. Кто-то из девчонок говорил: если пристально смотреть на светлую плоскость, можно вызвать желаемое изображение.