Отрешенные люди - [13]

— Как он мог сбежать связанный–то? Нет, тут чего–то не того… Не ты ли его и спихнул? — озарило вдруг его.

— Больно надо, — осклабился Яшка. — А хоть бы и я, и что с того? Туда ему и дорога…

— Так ведь, поди, замерзнет, — Серафимыч глядел на Яшку, как на малое дитя, которое не понимает, что творит. — Возвертаться надобно, искать его срочно, пока беды не вышло. А то еще, не приведи Господи, волки загрызут. Я тут давеча следы видел…

— Ишь чего удумал, — возмутился Яшка и добавил приказным тоном, дальше поехали! У меня приказ от советника Коротнева, что, коль сбежит арестант наш по дороге, то шума не учинять, а добраться до Тобольска и там, в караульную часть доложить все как есть. Так что не шуми, а правь дальше, и он, широко зевнув, натянул на глаза шапку, дав понять, что разговор закончен.

— А кто шумит? Разве то шум? Шум будет, когда замерзнет парень, или, хуже того, обглоданные косточки его сыщут…

— Не твоего ума дело! — взъярился Яшка. — Твое дело кобылой править, так что давай, понужай.

— Да ты в своем уме, Яшка? Креста на тебе нет, не иначе.

— Я те не Яшка, а Яков Филиппович буду. И заруби это себе на носу. Не суйся не в свое дело, айда, поехали.

— Понятно… — задумчиво протянул Серафимыч, садясь в санки к Яшке спиной, — твоих рук дело выходит. Сам его, своими руками и столкнул с саней. Поди, еще обушком по башке тюкнул. Так было? Можешь не говорить, понял я твою натуру. Как же ты, иудина богомерзкая, жить дальше станешь? Как к батюшке под исповедь подойдешь? Как ему в своем смертоубийстве откроешься? сокрушался вахмистр, прихлестывая начавшую подрагивать от долгого стояния на морозе лошадку.

— Хватит ныть, — перебил его Яшка, — да не вздумай болтать где об этом случае. Сокрушаешься как девка, что невинность потеряла. А кто станет спрашивать, то ответ простой — убег с дороги арестант наш, и весь спрос.

Серафимыч еще долго что–то бормотал себе под нос и поминутно оглядывался, словно Зубарев мог неожиданно появиться из–за ближайшего дерева. Но потом и он замолчал, понимая, что переубедить Яшку не в его силах, и ехал так, посапывая носом да выдирая налипшие на усы сосульки, пока вдалеке не показались дымки села.

На околицу въехали уже затемно. Само село одной половиной улицы стояло на обрывистом берегу Тобола, а другой — на почтовом тракте. От последних домов шел съезд на реку, которая служила в зимнее время, когда морозы крепили лед, проезжей дорогой. И, несмотря на многочисленные повороты и бесконечные извивы реки, путники предпочитали ехать по руслу, нежели сквозь густые леса со снежными заносами.

Постоялый двор располагался на самом выезде, и пока они добрались до него, были облаяны едва ли не каждым цепным псом, попадающимся на пути. Изба для приезжих, срубленная из огромных в обхват бревен, имела ничуть не меньше как по шести окон с каждой стороны. Подле нее и в просторном, огороженном жердями дворе, стояли возы с поклажей, а под навесом переминались с ноги на ногу покрытые легким куржаком кони.

Как только их сани подъехали к возам, из темноты навстречу им шагнул здоровенный детина в бараньем тулупе с дубиной на плече. Он внимательно оглядел их мрачным цепким взглядом и, ни о чем не спросив, посторонился, давая дорогу.

— Караульный, — негромко проговорил вахмистр Серафимыч, вылез из саней, привязал лошадку к ближней от него жерди и направился к воротам, за коими находилась жилая изба, сквозь замерзшие окна которой пробивался тусклый свет. Он с силой постучал в калитку, чуть подождал и забарабанил вновь.

— Зря стукаешься, — раздался сзади хриплый голос караульного, — там нынче полная изба народу, не пустят, места совсем нет.

— Чего ж нам, здесь что ли замерзать?! — взвился Яшка. — Мы на государевой службе состоим, а не то что какое–то там суконное рыло.

— Откуда будете? — спросил, наклоняясь к Яшке, мрачный караульный. Чего–то мне твои повадки больно знакомы. Где–то встречались с тобой… Не припомню только вот…

— Мало ли где, — небрежно бросил в ответ Яшка, — меня по всей Сибири знают.

— С Ирбита мы, — дружелюбно сообщил Серафимыч, не прекращая барабанить в калитку.

Наконец на его стук вышел из избы хозяин постоялого двора и, чертыхаясь, поминая недобрым словом запоздалых гостей, заорал с крыльца:

— Кого там нелегкая принесла? Нету–ка места вовсе. Поезжайте дале, там через три версты деревня будет Липовка, в ней и заночуете, а ко мне никак нельзя, не продохнуть.

— Да ты думай, чего говоришь, — отвечал Серафимыч, — мы за день чуть не полсотни верст проехали, лошадь пристала совсем. Пусти, святых угодников ради, мы в уголке где пристроимся, в тягость не будем.

— Еды совсем никакой не осталось, — продолжал отнекиваться хозяин.

— Как–нибудь не помрем, лишь бы переночевать, — не сдавался

Серафимыч. — Да у нас с собой бочонок винишка доброго есть, угостим…

Видимо, этот довод несколько поколебал неуступчивого хозяина, и он недоверчиво крикнул через забор:

— Не шутишь?

— Какие тут шутки, — отвечал вахмистр, — вот он, бочонок, — и, подхватив его из саней, звонко шлепнул ладонью по донцу.

— Выпить — оно не грех, — чуть помедлив, хозяин приоткрыл калитку, внимательно оглядел приезжих, спросил, — сколь вас будет? Двое всего? Ладно, айдате за мной, авось, да уместитесь.