Отречение от благоразумья - [3]

— Я еду в Париж, — безмятежно заявил я. — Странное совпадение, не находите, святой отец?

— Нахожу, — с удивительно простодушным видом согласился отец Алистер, лишний раз убедив меня в подозрении, что с этим безобидным на вид святым братом лучше всегда держаться настороже и не терять внимания.

На следующее утро дождь так и не кончился. Не кончился он и через неделю, когда мы добрались до Глостера и бродили по длинным дощатым причалам, разыскивая судно, уходящее в Гавр или Брест, капитан коего согласился бы взять на борт еще двоих пассажиров. Таковая лоханка под парусами, пропахшая гниющей парусиной и тухлой рыбой, после нескольких дней болтанки по осеннему морю доставила на землю belle France двоих уроженцев Британских островов — отца Алистера Мак-Даффа, монаха-доминиканца и инквизитора, вкупе с его секретарем — несколько развязным и щеголеватым молодым человеком, откликавшимся на странноватое имечко «Райан».

Райан ап Гвиттерин Лливеллин — так меня зовут. Родился в Гуиннеде, Уэльс, ровно двадцать шесть годков тому. Владелец исправно приносящего доход имения, куда заглядываю раз в год, полагаясь на честность управляющего, и, если называть вещи своими именами — молодой обеспеченный бездельник с неплохо подвешенным языком и некоторым количеством невесть как залетевших в голову знаний.

Такая картина складывается у всех, кто со мной знаком, и так и должно быть.

Не сообщать же каждому встречному-поперечному, что пять лет назад за мной захлопнулись двери колледжа Святой Девы Марии, что в Саламанке, и что скоро уже восемь лет, как я состою в Ордене Иисуса с правом ношения светской одежды и сохранения титула, имея привычку злоупотреблять этим разрешением; что мое начальство весьма недовольно моим вольнодумством и фанфаронством, искуплять которое мне надлежало в Англии, помогая в расследовании запутанных ведьмовских дел, и от коего я с величайшим удовольствием сбежал, воспользовавшись подвернувшимся случаем?

Ну да, я иезуит. Брат Ордена Иисуса. Киньте в меня камнем и успокойтесь. Вдобавок что-то в последнее время я начинаю пренебрегать своими прямыми обязанностями и задумываться над творящимся в окружающем мире, чего мне никак не положено. Мое дело — подчиняться духом, волей и телом, как заповедовал основатель нашего братства пресвятой Игнациус Лойола, да помалкивать в кружевной платочек.

Отцу Алистеру я ничего не сказал — не время и не место. Доберемся до Парижа — посмотрим. Вдобавок мне слишком многое говорило громкое имя человека, под началом которого нам предстояло выступить.

Густав Мюллер. Инквизитор Густав Мюллер из Вормса.

Правильно сказал древний латинский автор: не начинайте разговоры с незнакомцами — хлопот не оберетесь...

КАНЦОНА ПЕРВАЯ Париж: Добро пожаловать, господа!

Господи Боже ты мой Всемогущий, неужто это правда? Неужели это я сижу за огромным монументальным сооружением, которому и название «стол» не слишком подходит по причине размеров, за этим бескрайним океаном зеленого сукна, по которому отважно плывут бумажные корабли вверенного мне архивного хозяйства, а за окном шумит блистательный и немолкнущий Париж?

Насчет шума я несколько преувеличил — тихо у нас за окнами, только деревья шелестят. Господам инквизиторам щедро даровали во владение маленькую старую крепость французских королей — Консьержери, «Хранительницу», она стоит в предместье, окруженная идиллическими рощицами-перелесками-деревеньками. Мрачноватое такое здание серого камня, пребывающее в изрядном запустении и небрежении. Дом с башенками, стрельчатыми окнами, решетками, потайными дверями и самой настоящей крепостной стеной, наводящее на мысли о канувшем в Лету блаженной памяти Высоком Средневековье, Меровингах — Каролингах, тамплиерах с их тайнами и заговорами, похищенных красавицах, турнирах, Крестовых походах и еще чем-то таком... зловещем и притягательном, но, увы, невозвратно исчезнувшем.

На замковой арке — глубоко выбитый герб: три лилии. В углах — паутина, в подвалах — позабытые прежними хозяевами и перешедшие к нам бочки вина, в библиотеке — разномастное собрание книг, от рукописных, до нынешних, печатных. В первые же дни нашего пребывания я обнаружил на редкость хорошо сохранившийся томик сочинений небезызвестного Бернара Ги, его знаменитую «Practica Inquisitionis Hereticae Pravitatis» («Практика расследования еретических преступлений»), кою с большой помпой притащил нашему предводителю и немеркнущему духовному светочу — герру Мюллеру, удостоившись сдержанного одобрения. Теперь «Практика» вместе с Библией украшает большой стол в зале трибунала, служа к вящему посрамлению врага рода человеческого и присных его. М-да...

Итак, с весны нынешнего, 1611 года по рождеству Христову, мы обитаем в замке Консьержери. Нас, если не считать прислугу и швейцарских гвардейцев-охранников, пятеро — четверо братьев-доминиканцев составляющих трибунал инквизиции, и я, делопроизводитель, нотариус, библиотекарь, в общем, как выражается отец Алистер, «безответственный секретарь». В нашей маленькой компании, коей доверено дело сохранения Истинной веры во Франции, нет ни одного француза, каковое обстоятельство порой меня весьма забавляет. Один немец, один испанец, двое шотландцев и один валлиец. «Интернациональ», как изящно звучит наименование сего коллоквиума по-французски.