Отречение. Император Николай II и Февральская революция - [10]

.

Первое по-настоящему тревожное известие о массовых беспорядках в столице Николай II также получил только 25 февраля. Императрица Александра Федоровна писала мужу, что «стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи», но назвала их «хулиганским движением». По ее словам, «мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, – просто для того, чтобы создать возбуждение, – и рабочие, которые мешают другим работать». Но, сожалея о начале оттепели, из-за которой недовольные не хотят сидеть «по домам», императрица вновь трубила о враждебном поведении депутатского корпуса и была уверена, что «это все пройдет и успокоится, если только Дума будет хорошо вести себя», а также призывала мужа карать «за антидинастические речи». Наконец, у Александры Федоровны имелись сомнения в лояльности начальника штаба Верховного главнокомандующего М.В. Алексеева и мысли о замене некоторых лиц из окружения царя. И только высказав все вышеперечисленное, она, обеспокоенная тем, что «завтра воскресенье, и будет еще хуже», возвращалась к продовольственному вопросу и волнениям в Петрограде. Для преодоления хлебного дефицита императрица советовала задействовать военные пекарни и ввести карточки, а для прекращения бунта – занять войсками фабрики и мосты: «Не могу понять, почему не вводят карточной системы, и почему не милитаризируют все фабрики, – тогда не будет беспорядков. Забастовщикам прямо надо сказать, чтоб они не устраивали стачек, иначе будут посылать их на фронт или строго наказывать. Не надо стрельбы, нужно только поддерживать порядок и не пускать их переходить мосты, как они это делают»[50].

Императрица Александра Федоровна

Первая реакция царя на массовые протесты в Петрограде последовала вечером того же дня. Он телеграфировал С.С. Хабалову: «Повелеваю завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжелое время войны с Германией и Австрией». П.Н. Милюков в своих мемуарах насмешливо заметил: «Что могло быть дальше от реального понимания происходящего? Итак, последняя инстанция – войска. Но где войска? Какие войска?»[51]. Хабалова царская депеша, по его собственному признанию, «хватила обухом». Он недоумевал: «Как прекратить «завтра же»…»[52]. Размах волнений в первые три дня, по-видимому, не оставлял подобных надежд.

Однако некоторые министры, напротив, сомневались, «настолько ли серьезны эти беспорядки, чтобы требовались энергичные меры». И лишь под влиянием вестей об убийствах полицейских и стрельбе «по казакам» Совет министров согласился на «репрессии». А.Д. Протопопов, почтивший своим присутствием заседание Совета министров в ночь на 26 февраля, объявил коллегам, что порядок будет восстановлен «во что бы то ни стало». Ночью прошли аресты членов революционных партий, жандармам удалось схватить более 100 человек. Утром 26 февраля в столице были расклеены официальные объявления главнокомандующего Петроградским военным округом о запрете «всяких скоплений» и о полученном войсками разрешении применять оружие.

Петроград, Невский проспект. Февраль 1917 г.

Тем не менее, правящему кабинету, по словам С.С. Ольденбурга, «думские настроения еще казались гораздо серьезнее уличных беспорядков». В ходе ночного заседания 25–26 февраля Совет министров поначалу много дискутировал о желательности назначения «других министров», чтобы не накалять до предела свои, и без того абсолютно враждебные, отношения с Государственной думой, которая вынесла на свое очередное заседание – 28 февраля – резолюцию с осуждением продовольственной политики министра земледелия А.А. Риттиха. Жесткую позицию заняли министры А.Д. Протопопов и Н.А. Добровольский – они высказались за роспуск Думы в случае «резких выступлений». Со своей стороны, их оппоненты предлагали пойти на уступки думскому большинству. В итоге, министры единодушно сошлись на золотой середине. Царю было предложено прервать сессию Думы на несколько недель и созвать ее вновь «не позднее апреля». Министры Риттих и Покровский, желавшие достичь соглашения с думской оппозицией, заранее уведомили деятелей Прогрессивного блока о вероятности такого решения. Большинство министров, включая пожилого премьера Н.Д. Голицына, надеялось избежать «резкого конфликта» и роспуска Думы, чтобы сохранить возможность последующей сделки с думским большинством и шансы на собственный безболезненный уход из правительства в эту тревожную пору. По их расчетам, сессия Думы должна была возобновиться «уже при другом кабинете»[53]. Одобрив представление Совета министров, Николай II своим указом, вышедшим 26 февраля, распустил Государственную думу и Государственный совет на каникулы, назначив их созыв «не позднее апреля 1917 года, в зависимости от чрезвычайных обстоятельств». Совет старейшин Думы принял решение «не расходиться и всем оставаться на своих местах»[54]. Впрочем, события последующей недели показали, что указ Николая II фактически положил конец существованию обеих законодательных палат.

Фрейлина А.А. Вырубова, императрица Александра Федоровна, Ю.А. Деи

26 февраля демонстрации начались позже обычного, так что Хабалов успел доложить в Ставку об «успокоении». Но ближе к вечеру на Невском проспекте собралась воинственная толпа, ее численность росла с каждым часом. Завязались стычки бунтовщиков с полицией, казаками и военными. Опасаясь давки и получив, после царского приказа о наведении порядка, право «стрелять», войска дали несколько залпов. Убитых и раненых никто не считал, но молва возвещала о «десятках убитых». Расстрел демонстрации на Невском обескуражил восставших рабочих, они отказывались «идти на убой»