Отражения в золотом глазу - [85]

Солдат не успел подняться. Он прищурился от яркого света, на лице не было страха: оно выражало изумленное раздражение, словно его бесцеремонно побеспокоили. Капитан был метким стрелком, и хотя стрелял дважды, в груди солдата появилась только одна грубая дыра.

Звуки выстрелов разбудили Леонору, и она села в кровати. Она еще не совсем проснулась и оглядывалась по сторонам так, словно смотрела какую-то пьесу, ужасную трагедию, в реальность которой можно и не верить. Почти сразу же в заднюю дверь постучал майор Лэнгдон в халате и шлепанцах и поспешил по ступенькам наверх. Капитан прислонился к стене. В своем грубом халате он походил на уличенного в распутстве монаха. Даже после смерти тело солдата казалось теплым и по-животному уютным. Его серьезное лицо не изменилось, загорелые руки лежали на ковре ладонями вверх, словно он спал.

Рассказы

Искусство и мистер Махони (перев. Я. Зимаков)

Подрядчик — весьма представительный мужчина — был мужем хрупкой, но энергичной госпожи Махони, клубной активистки. Предприимчивый делец (это ему принадлежали кирпичный завод и лесопилка), мистер Махони с благодушной покорностью едва поспевал за ее водительством в области искусства. Мистер Махони был хорошо натаскан: он научился говорить о «репертуаре» и слушать лекции и концерты с выражением кроткого сожаления. Он мог высказаться об абстрактном искусстве и даже дважды принимал участие в постановках Малого театра: один раз играл дворецкого, в другой — римского легионера. Как же мог мистер Махони, человек столь безукоризненно воспитанный, навлечь на них такой позор?

В тот вечер выступал пианист Хосе Итурби; первый концерт сезона, настоящий праздник. Чета Махони усердно поработала во время кампании Лиги Трех Искусств. Сам мистер Махони продал больше тридцати абонементов. Своим знакомым, людям из деловых кругов, он говорил о предстоящем концерте как о «гордости нашего общества» и «культурной необходимости». Махони развлекали обладателей абонементов приемом в саду — трое темнокожих слуг в белом подавали прохладительные напитки, а их новый тюдоровский дом был по этому случаю надраен до блеска и украшен цветами. Репутация Махони как людей, ответственных за искусство и культуру, принадлежала им по праву.

Начало рокового вечера и не намекало на то, что должно было случиться. Принимая душ, мистер Махони пел, затем с особой тщательностью оделся. В цветочном магазине Даффа он купил орхидеи. Когда Элли вошла в его комнату — в новом доме у них были смежные спальни, — он уже привел себя в порядок и прямо-таки сверкал в смокинге; орхидею Элли приколола на плечо своего голубого крепового платья. Жена осталась довольной его видом и, погладив его по руке, сказала:

— Ты сегодня замечательно выглядишь, Теренс. Такой солидный.

От счастья дородное тело мистера Махони подтянулось, его румяное лицо с развилками вен на висках вспыхнуло.

— А ты, Элли, ты всегда прекрасна. Всегда. Иногда я не понимаю, почему ты вышла за…

Она остановила его поцелуем.

После концерта Харлоу устраивали прием, и, разумеется, Махони были приглашены. Госпожу Харлоу кто-то назвал «козой на пастбищах изящных искусств». О, как Элли презирала подобные простонародные шутки! Но мистер Махони, забыв все полученные выговоры, галантно накинул на плечи жены шаль.

Самое забавное заключалось в том, что вплоть до момента своего бесчестья мистер Махони наслаждался концертом более, чем когда-либо прежде. Не было этого скучного Баха с его выкрутасами. Музыка была похожа на марш, и, ощущая свою с ней близость, мистер Махони легонько притопывал в такт. Сидя таким образом, он время от времени бросал взгляд на Элли. Ее лицо носило отпечаток безутешной скорби, который она неизменно напускала на себя, слушая классику. В перерывах она прикладывала ко лбу руки, словно эмоциональная нагрузка была для нее слишком велика. Мистер Махони с удовольствием хлопал своими розовыми пухлыми ладонями, довольный возможностью двигаться и проявлять чувства.

В антракте, пробравшись гуськом по проходу, Махони порознь вышли в вестибюль. Мистер Махони обнаружил, что его преследует старая госпожа Уокер.

— Я предвкушаю Шопена, — сказала она. — Обожаю минорную музыку, а вы?

— Мне кажется, вы наслаждаетесь своим страданием, — ответил мистер Махони.

Госпожа Уокер, учительница английского языка, тут же изрекла:

— Это меланхолия кельтской души моей матери. Как вам известно, она родом из Ирландии.

Догадавшись, что он сказал что-то не то, мистер Махони поспешил исправиться:

— Что вы, что вы, мне очень нравится минорная музыка!

Тим Мэйберри взял мистера Махони под руку и по-свойски сказал:

— И барабанит же парень по этим чертовым клавишам!

— У него превосходная техника, — сдержанно возразил мистер Махони.

— Это затянется еще на час, — пожаловался Тим Мэйберри. — Вот бы улизнуть отсюда.

Мистер Махони благоразумно удалился.

Мистер Махони любил атмосферу спектаклей Малого театра и концертов: драпировки, корсажи, черные смокинги. Гордость и удовольствие согревали его, когда он, приветствуя дам, с почтенной значительностью прохаживался по вестибюлю школьного концертного зала.