Отражения в золотом глазу - [81]

Капитан Пендертон завел привычку ежедневно прогуливаться перед казармами. Обычно он видел рядового Уильямса на одной и той же скамейке. Шагая по дорожке, капитан проходил в двух метрах от солдата, который при его приближении нехотя поднимался и лениво отдавал честь. Дни становились короче, в воздухе таились сумерки. Сразу после заката небо озарялось пасмурным лиловым цветом.

Подходя к солдату, капитан замедлял шаги и смотрел ему в лицо. Судя по всему, солдат догадывался, что эти прогулки делаются ради него. Капитана даже удивляло, почему солдат не избегает его и не пытается уйти. То, что солдат не отказывался от своей привычки, придавало их ежедневным встречам привкус обусловленности, и это приятно возбуждало капитана. Проходя мимо, он с трудом пересиливал страстное желание обернуться, а удаляясь, чувствовал, как сердце его наполняется невыносимой грустью, с которой не мог совладать.

В доме капитана мало что изменилось. Майор Лэнгдон стал теперь как бы третьим членом семьи Пендертонов, что устраивало и капитана, и Леонору. Смерть жены ошеломила майора, сделала абсолютно беспомощным. Даже физически он изменился. Веселая уравновешенность его покинула, и когда по вечерам они сидели втроем у камина, казалось, он нарочно принимает самую неудобную позу. Он закручивал ногу за ногу, словно акробат, или высоко вздергивал широкое плечо и мял себе ухо. Мысли и слова майора полностью сосредоточились на Алисон и их совместной жизни, которая так внезапно кончилась. У майора появилась склонность к печальным банальностям, относящимся к Богу, душе, страданию и смерти, от одного упоминания о которых у него раньше першило в горле. Леонора заботилась о нем, кормила превосходными обедами и выслушивала скорбные суждения.

— Хоть бы Анаклето вернулся, — то и дело повторял он.

Анаклето исчез из санатория на следующее утро после смерти Алисон, и с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. Он снова упаковал чемоданы, аккуратно уложив ее вещи, — и исчез. Вместо него Леонора наняла майору одного из братьев Сюзи, который умел стряпать. Годами майор мечтал о самом обычном цветном мальчике, который, возможно, будет красть виски и заметать пыль под ковер, но, слава Богу, оставит в покое пианино и не будет тараторить по-французски. Брат Сюзи оказался вполне образцовым подростком: играл на расческе, обернутой в туалетную бумагу, любил немного выпить и превосходно пек кукурузные лепешки. И однако же майор ожидаемого удовлетворения не испытывал. Ему не хватало Анаклето, и, вспоминая о нем, он чувствовал отчаянные угрызения совести.

— Знаете, я любил попугать его военной службой. Описывал, что бы с ним сделал, если бы он оказался моим подчиненным. Но маленький каналья ни на грош мне не верил. Я просто дразнил его, хотя иногда мне казалось, что попасть в армию было бы для него лучше всего.

Капитана разговоры об Алисон и Анаклето утомляли. Жаль, что маленького чумазого филиппинца тоже не хватил сердечный приступ. Капитана раздражало почти все, что происходило в доме. Сытные южные кушанья, которые обожали Леонора и майор, были ему ненавистны. В кухне стояла грязь, Сюзи была слишком неряшливой. Капитан знал толк в хорошей еде и был искусным кулинаром. Он ценил утонченную кухню Нового Орлеана и гармонию французских рецептов. Раньше, оставшись один, он нередко отправлялся на кухню и готовил для собственного удовольствия какой-нибудь деликатес. Особенно он любил мясное филе-беарнез. Но капитан был человеком с причудами и слишком стремился к совершенству: если мясо чуть пережаривалось или соус сворачивался, он уносил все на задний двор и закапывал там в землю. Теперь же он потерял к еде всякий интерес. Как-то днем Леонора ушла в кино, и он отпустил Сюзи, задумав состряпать что-нибудь особенное. Он начал готовить риссоль, но вдруг раздумал, оставил все как есть и вышел из дому.

— Я вполне могу представить себе Анаклето армейским поваром, — сказала Леонора.

— Алисон думала, что я говорю из жестокости, — сказал майор. — Вовсе нет. Армия, конечно, — не райский уголок, зато она сделала бы из него человека, выбила бы всю дурь. Разве это не дико, что взрослый мужчина ходит, пританцовывая, и мазюкает акварелью. В армии его скрутили бы в бараний рог. Возможно, он бы страдал, но даже это лучше, чем что-то другое.

— Вы хотите сказать, — заметил капитан Пендертон, — что отклонение от нормы, даже если оно доставляет человеку счастье, непозволительно? То есть с нравственной точки зрения лучше воткнуть квадратную затычку в круглую дыру, вместо того чтобы искать для нее необычную квадратную дыру?

— Именно так, — сказал майор. — А разве вы не согласны?

— Нет, — ответил капитан после недолгого молчания. С пугающей прозорливостью капитан заглянул вдруг в свою душу и впервые увидел себя по-настоящему: перед ним возникла перекошенная кукла со злобным лицом. Капитан смотрел на нее без малейшего сочувствия. Он не желал ничего изменять, не желал ничего оправдывать. — Не согласен, — рассеянно повторил он.

Майор Лэнгдон задумался над неожиданным ответом, но разговор продолжать не стал. Ему всегда было трудно следить за развитием мысли после ее первого обнаженного проявления. Тряхнув головой, он вернулся к своим запутанным делам.