Отражения - [28]

 — Ерунда. Ты нужна.

 Линдси покачала головой. Ник всегда был диктатором. Наверно, такова ее судьба — быть связанной с властными мужчинами.

 — Я не в той форме, Ник, никак не для балетной карусели. Есть много молодых талантов. — Она снова подумала о Рут. — Они нужны.

 — С каких пор ты боишься усердной работы и конкуренции?

 Вызов в его голосе был старой уловкой, которая заставила Линдси улыбнуться.

 — Мы оба знаем, что три года учить балету — это далеко не то же самое, что три года выступать. Время не стоит на месте, Ник, даже для тебя.

 — Боишься?

 — Да. Немного.

 Он засмеялся от ее признания.

 — Хорошо, страх заставит тебя танцевать лучше. — Он сменил тон, услышав ее напряженный смех. — Ты нужна мне, ptichka,[8] моя маленькая пташка. Я почти закончил писать свой первый балет.

 — Ник, это замечательно! Я даже не знала, что ты над чем-то работаешь.

 — Для танцев мне остается один или два года. У меня нет желания исполнять характерные роли. — Во время короткой паузы Линдси услышала разговоры девочек, которые уже переодевали пуанты на повседневную обувь. — Мне предложили возглавить труппу.

 — Не могу сказать, что сильно удивлена, — с теплотой ответила Линдси. — И я очень рада — и за них, и за тебя.

 — Я хочу вернуть тебя, Линдси. Вернуть обратно в труппу. Ты отлично знаешь, что это можно организовать, нажав на некоторые кнопки.

 — Я не хочу этого. Нет, я…

 — Для моего балета нет другой балерины, кроме тебя. Балет — это Ариэль, а Ариэль — это ты.

 — Ох, Ник, прошу тебя.

Подняв руку, Линдси потерла переносицу пальцами. Она должна оставить позади мир, который он предлагал ей.

 — Нет, никаких возражений. Только не по телефону. — Линдси лишь молча покачала головой и закрыла глаза. — Как только я закончу балет, то приеду в Клиффдроп.

 — Клиффсайд, — исправила его Линдси.

Она открыла глаза, ее губы изогнулись в улыбке.

 — Сайд, дроп. Я же русский. Это нормально. Я буду у тебя в январе, — продолжал он, — покажу тебе балет. И тогда ты вернешься со мной.

 — Ник, у тебя это звучит так просто.

 — Потому что это так и есть, ptichka. До января.

Линдси убрала от уха замолчавшую трубку и уставилась на нее. Как это похоже на Ника, думала она. Он был знаменит своим важным, импульсивным поведением и абсолютной преданностью балету. Он такой яркий, размышляла она, возвращая на место телефонную трубку. Такой уверенный. Ник никогда не поймет, что некоторые вещи можно спрятать в копилку воспоминаний, и они все равно никогда не померкнут и не сотрутся из памяти. Для него все всегда было так просто.

 Линдси поднялась и подошла к фотографии. «Труппа всегда на первом месте, и на последнем, и между ними. Но в моей жизни существуют еще так много целей, так много желаний. Я, может, и не осознаю их всех, но точно уверена, что они есть. — Она сложила руки на груди, обхватив локти. — Может быть, настало время принять решение. — Ее охватил трепет нетерпения. — Видимо, я слишком долго плыла по течению». Встряхнувшись, Линдси вернулась в студию. Девушки все еще слонялись вокруг и не спешили покидать теплую студию и выходить на холод. Одна Рут вернулась к станку для упражнений. Глядя в зеркало, она следила за Линдси.

 Моника подняла на нее глаза с веселой улыбкой.

 — Мы с Рут собираемся поесть пиццы и посмотреть кино. Хочешь с нами?

 — Звучит здорово, но мне надо еще немного поработать над постановкой Щелкунчика. Рождество наступит быстрее, чем кажется.

 Моника подошла и взяла ее за руку.

 — Ты слишком много работаешь, Линдси.

 Линдси сжала руку Моники, встретив серьезный, обеспокоенный взгляд.

 — Да, я тоже об этом думала.

Они обе обернулись на звук открывшейся двери. С потоком холодного воздуха в студию вошел Энди. Его обычно светлая кожа раскраснелась от холода, широкие плечи сгорбились.

 — Привет! — Линдси протянула руки, взяла его ладони в свои и, чтобы согреть, начала растирать их. — Не ожидала увидеть тебя сегодня.

 — Как вижу, время я рассчитал правильно.

Он оглянулся вокруг, посмотрев на девушек, которые натягивали поверх своих леотардов свитера и брюки. Он небрежно поприветствовал Монику, она кивнула в ответ, казалось, почти с надеждой.

 — Привет, Энди, — наконец-то пробормотала она, слегка запнувшись.

 Рут наблюдала за всеми с другого конца комнаты. Ей казалось, что все очевидно для всех, кроме этих троих. Энди безумно влюблен в Линдси, а Моника безумно влюблена в Энди. Рут заметила, что Моника залилась румянцем, когда увидела, как он входит в студию. А Энди смотрел только на Линдси. Какие же люди все-таки странные, размышляла Рут, выполняя гранд плие.

 И Линдси. Линдси являлась воплощением того, кем Рут надеялась стать: истинная балерина, уверенная, спокойная, красивая, в ее движениях всегда чувствовалось нечто неуловимое. Рут считала, что она двигается не как бабочка или птица, а как облако. В каждом ее шаге, в каждом жесте было что-то легкое, что-то свободное. Но Рут смотрела на нее не с завистью, а с тоской. Она наблюдала за Линдси долго и пристально. И поэтому Рут считала, что уже хорошо ее знает.

 Рут восхищалась открытостью Линдси, ее способностью свободно выражать свои эмоции. В ней была теплота, которая притягивала людей. Но Рут чувствовала, что внутри скрывалось большее, намного большее, чем Линдси привыкла показывать. Рут сомневалась, что эта скрытая страсть часто выходит наружу в полной мере. Чтобы ее освободить, нужно нечто столь же мощное, как танец.