Отражения, или Истинное - [18]
Анни. В ночном поезде. Сама не знаю, зачем сказала про утренний. Как-то вырвалось. В гостинице меня правда не было, я сразу из театра – на вокзал.
Генри. Поезд опоздал?
Анни. Хочешь билет проверить?
Генри. Так, может, ты в зоопарк ходила?
Анни встречает его взгляд спокойно и безразлично.
С кем?
Анни. Генри, не надо. Ты не такой.
Генри. Нет, я – такой.
Анни. Но я не хочу. Это унизительно.
Генри. Я тебя унижать не собираюсь.
Анни. Ты себя унижаешь. Себя. (Пауза.) Я ехала с одним человеком из труппы. Позавтракали на Хьюстонском вокзале. Он поезда дожидался. Я осталась поговорить. А потом прихожу домой, и с меня требуют отчета, – где я да что я. Два с половиной года женаты – и вдруг такой допрос.
Генри. Ты приехала ночным поездом и все утро просидела на Хьюстонском вокзале?
Анни. Да.
Генри. С этим актером?
Анни. Да. Можно идти? (Отворачивается.)
Генри. Как поспали?
Анни поворачивается и смотрит на него пустым, невидящим взглядом.
Ты спала с ним?
Анни. Я – что? Какая разница? Ты тут же начнешь мучиться – вру я или не вру.
Генри. Ты бы соврала?
Анни. Возможно.
Генри. Ты спала?
Анни. Нет. Ну, поверил? Ладно, пойду убирать.
Генри. Знаешь, что я искал?
Анни. Нет. А нашел?
Генри. Нет.
Она поворачивается, чтобы идти в спальню.
Это Билли?
Анни. Почему Билли?
Генри. Это он, я знаю. Билли, Билли, Билли, то и дело вылетает – вроде б так, к слову, но сдержаться не можешь. Как компьютерный вирус. Бип-бип-Бил-ли-Билли. Ну, поговори со мной. А за погром прости.
Анни. Надо было тебе все на место вернуть, я бы и не заметила.
Генри. Ничего нельзя вернуть. Не вернешь. Давай поговорим. Я – такой же, как ты, и знаю, как это бывает. В любви ты сначала – точно гусеница, приникаешь к своему единственному, тебе предназначенному листку, жадно грызешь. А потом это проходит. Ты удивлен: тебе, вроде, больше никто не нужен, кроме той, единственной женщины, как вдруг встречается другая – не самая красивая и к тому же чья-то жена – но ясно, что, сложись жизнь по-иному, вы были бы вместе. Ведь так с каждым бывает, верно, Анни? Сердце застучит быстрее, войдешь в комнату, и что-то в ней откликнется, чуется какое-то движение, словно занавеска колыхнулась. Ничего между вами нет – даже в мыслях – но растворена в воздухе возможность, и нельзя не показать, что ты это уловил. Делаешь шаг навстречу, вполне невинный, однако таящий обещания. При встрече обнимаетесь, целуетесь – обычное дело, теперь иначе и не здороваются. А там и остается-то всего один шаг… Так что? Билли?
Анни. Да.
Генри. Я люблю тебя.
Анни. А я – тебя. Иначе меня бы тут не было.
Генри. Ну так скажи мне…
Анни. Я люблю тебя.
Генри. Не то.
Анни. Нет, то. Самое важное.
Генри. Другое тоже важно.
Анни. Нет.
Генри. Для меня важно. Было – значит, было. Чем мучиться, лучше знать правду. Иначе я не смогу работать.
Анни. Шантажист.
Генри. Ты бы меня тоже спросила.
Анни. Никогда не спрашивала.
Генри. А ничего и не было.
Анни. Еще как было…
Генри. В твоем воображении.
Анни. Какая разница? Весь первый год я боялась любой женщины младше пятидесяти, даже тех, с кем ты еще не знаком.
Генри. Но ты же одумалась.
Анни. Не одумалась, а перестала об этом думать. Решила, что раз ты со мной – значит, тебе самому так хочется, никто ведь не заставляет. А остальное мне безразлично.
Генри. А мне – нет.
Анни (тверже). Я уже сказала. Мы с Билли все утро просидели в привокзальном кафе, поэтому домой я пришла не сразу. А про поезд наврала, чтоб не говорить про разговор с Билли – ведь это тоже вроде неверности… Но тебе важно только одно: спала я с ним или нет.
Генри. Ну и?…
Анни. Нет.
Генри. А хотела?
Анни. Генри, Бога ради!
Генри. Спроси и ты меня.
Анни. Я твои тайны уважаю.
Генри. А у меня их нет. Отрекаюсь. Ты – хотела?
Анни. Но хоть чувство собственного достоинства у тебя есть?
Генри. Понятно. На моем месте ты бы повела себя иначе. А я не верю в достойное поведение, в милые беседы: «Аманда, как поживает твой любовник?» – «Сегодня был в ударе, Чарльз. А твоя любовница как?…» Нет, я верю в душевную смуту, слезы, боль, самозабвение, потерю собственного достоинства – в наготу верю. Не думать, жить без забот – все равно что не любить. Ну скажи – было? Ведь было?
Анни. Не думать, жить беззаботно – при чем тут это? Заведи я любовника, думать было бы уже не о чем. Не было б у меня ни вины, ни угрызений совести.
Генри. Не было бы?… А о чем вы говорили?
Анни. В основном, о Броуди.
Генри. Ну конечно. Я так и думал.
Анни. Билли хочет играть в его пьесе.
Генри. И когда же вы с Билли снова увидитесь?
Анни. Он уехал, у него договор на другой спектакль. Но я обещала с ним встретиться. Я хочу его видеть.
Генри. Отлично, когда? Я тоже поеду, ты не против?
Анни. Отчего же, поехали. Нужно же за мной присмотреть…
Генри. Так когда?
Анни. Наверно, на выходные.
Генри. А куда?
Анни. В Глазго.
Генри. Билли приехал с тобой из Глазго, а потом тут же отправился назад?
Анни. Да.
Генри. И я должен хранить собственное достоинство? Знаешь – не выходит. У меня появилась навязчивая идея. Я и думать-то ни о чем другом не смогу.
Анни. Так нельзя. Найди в себе какой-то уголок, где я ничего не значу. Зацепись. Иначе тебя не за что любить. А что ты сделал с вещами, с одеждой… И главное – с самим собой. Ужас!.. Это просто не ты. А люблю я – тебя.
Известная трагикомедия Тома Стоппарда – парафраз шекспировского «Гамлета», вернее, «Гамлет», вывернутый наизнанку. Мы видим хрестоматийный сюжет глазами двух второстепенных персонажей – приятелей Гамлета по университету Розенкранца и Гильденстерна. Их позвали, чтобы они по-дружески выведали у Гамлета причину его меланхолии. Они выполняют это поручение, потом соглашаются следить за Гамлетом и незаметно для себя становятся шпионами, потом – тюремщиками Гамлета, а потом погибают в результате сложной интриги, в которой они – лишь случайные жертвы.
Творчество англичанина Тома Стоппарда – создателя знаменитых пьес «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», «Настоящий инспектор Хаунд», «Травести», «Аркадия», а также сценариев фильмов «Ватель», «Влюбленный Шекспир», «Бразилия», «Империя Солнца» и многих-многих других – едва ли нуждается в дополнительном представлении. Искусный мастер парадоксов, великолепный интерпретатор классики, интеллектуальный виртуоз, способный и склонный пародировать и травестировать реальность, Стоппард приобрел мировую известность и признан одним из значительных и интереснейших авторов современности.В настоящем издании вниманию читателей впервые предлагаются на русском языке пьесы «Индийская тушь» и «Изобретение любви», написанные с присущим стилю Стоппарда блеском, изящностью и высокой интеллектуальной заряженностью.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Том Стоппард, несомненно, наиболее известный и популярный из современных европейских драматургов. Обладатель множества престижных литературных и драматургических премий, Стоппард в 2000 г. получил от королевы Елизаветы II британский орден «За заслуги» и стал сэром Томом. Одна только дебютная его пьеса «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» идет на тысячах театральных сцен по всему миру.Виртуозные драмы и комедии Стоппарда полны философских размышлений, увлекательных сюжетных переплетений, остроумных трюков.
...Но Телма не слушает. Она прекращает поиски, встает, подходит к своим туфлям — и на что-то наступает. Это пуля от пистолета 22-го калибра. Телма с удовлетворением поднимает ее и кидает в жестяное ведерко для мусора. Раздается звяканье...
Произведения Стоппарда, холодноватые, интеллектуальные, безупречно логичные, чаще всего строятся на одной абсурдной посылке. В пьесе «Альбертов мост» в основу сюжета положена нелепая ошибка, допущенная при расчете наиболее эффективного метода окраски моста. Небрежность дотошного инженера откровенно неправдоподобна, но это – чистая условность, повод к игре ума и слов, в которой Стоппард виртуоз.