Отравленный сад - [5]

На этот раз, однако, к ней спешил Стивен Дженкс, которого она шутливо называла «шталмейстером в изгнании». Негласный телохранитель принцессы, обычно Дженкс повсюду следовал за госпожой, но сегодня она решила, что он где-то отстал.

— Ваше высочество, прошу прощения, но не желаете ли вы вернуться? Вы здесь лихорадку подхватите, — выпалил молодой человек, спешиваясь.

Дженкс прекрасно понимал животных. Елизавета не сомневалась, что лошади внимательно слушали, когда он с ними говорил. Что касается людей, Дженкс хорошо исполнял приказы, но очень плохо умел их отдавать. И все-таки, как ни странно, у него был такой вид, будто он вот-вот велит ей немедленно возвращаться в дом.

— По дороге в особняк я промокну еще больше, — сказала Елизавета и похлопала Дженкса по скользкому от воды плечу. — И потом, я вовсе не спешу снова являться пред бдительные очи второго любимого папы ее величества.

Она вздрогнула, когда Дженкс отбросил полу кожаного колета и на миг открыл ее взору сложенное письмо. Затем он снова прижал его к телу, защищая от дождя и любопытных взглядов.

Елизавета вгляделась в лицо молодого человека. В голубых глазах Дженкса горело послание, которое она в кои-то веки не могла прочесть. Его каштановые брови взлетели к прямым мокрым волосам. Хотя Бланш была одной из двух приближенных принцессы, которым та доверяла, Дженкс даже от нее ловко скрыл то, что принес госпоже.

Тайное письмо. Дай Бог, чтобы оно не оказалось очередной попыткой вовлечь ее в неприятности, вроде заговора, который стоил ей доброго имени, а Тому Сеймуру — головы, или восстания Уайетта, после которого она оказалась в Тауэре.

— Знаешь, Бланш, я думаю, что Дженкс прав. Дождь, похоже, стихает. Поехали назад.

Подставив под ногу принцессы сложенные ладони, Дженкс проворно подбросил ее в седло, затем помог и Бланш сесть на лошадь. Трава на лугу стала скользкой, повсюду были кроличьи норы, поэтому всадники медленно двинулись к дворцу Тюдоров, сложенному из красного кирпича и блиставшему теперь в каплях дождя.

Расположенный в восемнадцати милях от Лондона, Хэтфилд-хаус стал для Елизаветы убежищем, хотя королева позаботилась о том, чтобы в нем было несчетное количество шпионов. И все-таки Елизавета любила этот четырехугольный двор, выходящий на центральную лужайку. Скромный большой зал Хэтфилд-хауса неизменно радовал глаз, но не потому, что принцесса там обедала или принимала гостей, — нет, не она, а ее родители делали это в те короткие годы, когда счастливо жили вместе до падения Болейнов. В солнечные дни Елизавета любила посидеть в гостиной и спальне, даже когда училась, потому что оттуда открывался вид на пруд и цветники. Но сегодня все ее мысли занимало письмо.

Когда они спешивались во внутреннем дворе, Дженкс быстро сунул принцессе в руку листок. Елизавета едва успела сложить его пополам и спрятать в рукаве, как Томас Поуп и его супруга Беатрис, которую обычно звали Би, вышли ее встречать. Принцесса заметила, что Томас и Беатрис успели высохнуть, но еще не сменили костюмов для верховой езды на домашнее платье.

— Нельзя так отставать от нас, миледи, когда мы вместе выезжаем на конные прогулки, — проворчал сэр Томас вместо приветствия. — Наш почетный долг оберегать вас.

— Виной тому, что мы разделились, гроза и пугливые лошади, а вовсе не я, милорд, — ответила Елизавета, быстро проходя мимо. — Я переоденусь, и мы чуть позже увидимся за ужином.

Теперь письмо обжигало ей кожу. Она немедленно прочтет его и сожжет, если оно может чем-то ее скомпрометировать. Разве они не понимают — те, кто больше всего предан ей и жаждет поднять восстание, — что только в этой осторожной игре, в этом угрюмом изгнании заключается ее единственная надежда выжить?

— О нет, я так и знала! — вскричала Кэт Эшли, встретив Елизавету на пороге ее покоев. Когда принцесса была маленькой, Кэт была ее гувернанткой и, насколько это возможно, заменяла ей мать. Пухленькое лицо Кэт, обрамленное седеющими волосами, сейчас напоминало грозовую тучу. Она всплеснула руками, потом в сердцах хлопнула ладонями по юбкам. — Чудесно. Нет, вы только посмотрите на нее: мокрая до нитки. С волос капает, несмотря на капюшон, от прически осталось одно воспоминание.

— Да, Кэт, я знаю.

— Я не позволю, чтобы вы простудились и накликали на себя смерть.

— Не волнуйся, моя милая Кэт. Просто разведи огонь в камине, и я переоденусь. И запри дверь, — шепнула Елизавета, переступив порог и зашагав прямиком к очагу. — Бланш, несомненно, переодевается, но скоро явится сюда и поднимет шум по поводу моего туалета.

— И не ровен час приведет с собой Стервятницу, — проворчала Кэт.

Она закрыла и заперла дверь, потом поспешила подбросить полено в широкий камин, но все это время не спускала с Елизаветы пристального взгляда.

«Стервятницей» Кэт называла Беатрис Поуп, которая, по ее словам, постоянно кружила и присматривалась, выжидая случая схватить тухлую кость. Елизавета знала, что Би вместе с мужем приставлена следить за ней, но, тем не менее, острый ум и даже крутой нрав миссис Поуп были ей по душе — не говоря уже о ее великолепных вышивках. Принцесса знавала тюремщиков и похуже, а однажды случайно услышала, как Би наедине с мужем отстаивала ее привилегии, когда Поупу вздумалось поразглагольствовать о том, что не мешало бы держать Елизавету под более строгим надзором. И все-таки Кэт настолько не любила Би, что иногда казалось, будто ей хочется заколоть миссис Поуп швейной иглой.