Отравленный отпуск - [15]

— Ты… того, паря, не больно переживай… Все там будем, так уж заведено. Авось, обойдется, не дрейфь…

Доморощенный философ пыхнул едким дымком и вышел.

Мы с Крымовой оказались в одиночестве. Если не считать старушки, которая вязала, сидя за столом возле дверей. Некая помесь доброй волшебницы со злющей Бабой-Ягой.

— Ленка, не дергайся зря, — принялся я успокаивать женщину. — Ничего страшного — обычное отравление… С консервами такое часто случается…

Упомянул о консервах и спохватился — их-то мы и не ели. Все было — и балык, и икра, и разная колбаса-ветчина, а вот консервов — ни одной банки.

Кажется, Лена не обратила внимание на мою оплошность. Зато выделила из успокоительного монолога словечко «не дергайся». Редко употребляемое и поэтому — заметное.

— А почему ты решил, что я дергаюсь? Или — на лице написано?

Похоже, успокаивать «ангелочка» нет необходимости. У Лены — по прежнему — ни слезинки, ни морщинки — спокойное выражение лица человека, покорившегося судьбе. Правда, заметна задумчивость, углубленность «в себя», но попробуйте не задуматься в сложившейся обстановке.

Так мы и сидели рядышком, будто две подраненные птицы на ветке… простите, больничной скамье. Сидели и молчали. А о чем говорить? О Крымове? Боюсь, судьба бизнесмена предрешена… Но не скажешь же это будущей вдове… Пусть надеется.

Неожиданно миссию успокоения взяла на себя старушка. Сейчас черты, позволившие мне отнести её к подразделу Бабы-Яги, испарились. Перед нами — самая настоящая добрая волшебница не помню уже из какой сказки.

— Не печалься, милая, Бог не без милости, — она отложила вязание, легко, не по стариковски, поднялась и присела рядом с женой больного. — Авось, выкарабкается твой муженек… А ты не зажимай сердечко, не мучь его. Чувствуешь — подпирают душу слезы, не глуши их, дай волю — пусть текут, вымывают горе…

По лицу Лены пробежала насмешливая гримаса. За кого её принимают? Неужели эта престарелая развалина думает, что из глаз супруги умирающего могут потечь слезливые ручейки?

— Да и что горевать-то? — не унималась добрая волшебница. — Наш Стасик из любой болести достанет человека. Смерть его страсть как боится…

— Стасик? Кто это?

Волшебница вмиг преобразилась в Ягу. Даже показала два оставшихся зуба. Дескать, кто ты таков, мил-человек, что нашего Стасика не знаешь?

Конечно, я не знал, но догадывался. Наверняка, это — доктор с очками на кончике носа, главврач поселковой больнички. В крохотных населенных пунктах нет людей талантливей педаго гов и врачей. Ими гордятся, на их мнения ссылаются, о них ходят легенды.

— Стасик — енто наш доктор, Васин Станислав Платонович, — бабушка неодобрительно покачала головой в косынке, словно выругалась в адрес человека, не знающего местного эскулапа. — Был однажды случай — коли видел бы — не спрашивал: кто да почему… Привезли из леспромхоза мужичка с рукой бревном раздавленной, — напевно принялась рассказывать старушка. — Пилил мужичок дерево, оно упало и рука — в лепешку… Помучился Стасик, не без этого, но чудо сотворил великое — мужик ушел здоровехонек. Той самой раздавленной ручкой пожимал руку Стасика. Да так, что доктор морщился…

Гуляет очередная легенда, одна из многих других, сложенных в народе. И не просто гуляет — ведет за собой десятки аналогичных сказаний.

— Не может быть! — плеснул я «бензинчику» в огонь.

— Это у других не может быть, — зло огрызнулась Яга, — а у нашего Стасика завсегда получается… Еще помню был такой случай…

Весенним ручейком полилась очередная байка. Типа хвалебного песнопения. Я делал вид — внимательно слушаю. Во первых, грешно обижать стариков. Во вторых, авось, блеснет в завале пустой «руды» драгоценная искорка.

Лена сидит, напряженно выпрямившись, будто ей под платье приспособили доску, не позволяющую гнуться. Сложила руки на коленях и смотрит строго перед собой, минуя бабку-рассказчицу, меня и, главное, дверь реанимации. Глаза — сухие, на щеках — болезненный румянец.

Бабушка, вдохновленная вниманием благодарных слушателей, продолжала озвучивать все новые и новые легенды и сказания. Чего только в них не наворочено! И возвращенные к жизни мертвые, и прозревшие слепцы, и приговоренная другими врачами к бесплодию, а у Стасика благополучно разродившаяся молодка…

— Вот и полумай сама — што перед этим болячка твово муженька? Для Стасика — раз плюнуть и два раза растереть. Небось, поел мужичок чего несвежего, желудок и забарахлил. Сичас Стасик очистит его, промоет и — на тебе, лебедушка, твово благоверного. Живого да здорового. Живите и радуйтесь!

До чего же все легко и просто в изложении доброй волшебницы! Но я подозреваю, что в действительности — намного хуже. Главное, непонятна причина отравления. Сидели за одним столом, закусывали одним и тем же, а я, Ленка и Ларин — здоровехоньки. Пострадал один Крымов. Почему?

Притворяясь, что слушаю россказни, поражаясь и умиляясь подвигами святого лекаря, я перебирал в памяти события истекших суток. Вернее, — за последние полдня… А ещё вернее — за вчерашний вечер и ночь…

Плотно поужинали… Лена достала жаренную курицу, нарезала сыр и ветчину, раздала всем по паре яиц… Ларин «ответил» баночкой красной икры и маринованной селедкой, перемешанной с луком. Выпили, не без этого. Как изящно выразился Венька, по полтора десятка граммулек. Выставленные и выложенные на столик деликатесы потребляли почти в одинаковых пропорциях.