Отравленные земли - [88]

Меня о чём-то резко спросили, но я едва услышал.

…Понимание. Да, я понимал, что лишь часовня удерживает город от того, чтобы он действительно не захлебнулся в крови. Удерживает или… в поисках ответа я по привычке возвёл очи горе. Верхнее башенное окно-розетка, как и прочие, было витражным; там сиял нежный венец из алых роз. Странно, подумалось мне: здешние витражи все хранят библейские сюжеты, а наверху кто-то поместил обычные цветы, горящие закатом в чьих-то бледных ладонях. Хотя о мистичности красной розы вряд ли говорят просто так.

Вопрос повторили, не на немецком, но я угадал что-то вроде «Вы проходите?», а Вудфолл подтвердил. Я кивнул старику, кинувшему на нас раздражённый взгляд из-под почти сросшихся бровей. Avvisatori потянул меня вперёд и, едва мы ступили под прохладные тёмные своды, тревожно спросил по-английски:

– Что с вами? О чём задумались?

– У меня есть догадка, где начался ваш рассвет. Это невозможно ни с теологической, ни с научной точки зрения, но всё же… – Я опять глянул под ноги. Цепочка детских следов, тянувшихся вперёд, была ослепительно красной. – Нет, подождём герра Рушкевича.

Вудфолл кивнул, ничего не уточняя. Мы встали в толпе, и я сразу поймал несколько взглядов – косых, опасливо-злых, тех, которых опасался в первые дни пребывания здесь и которых тогда не было. Как запоздало они появились…

Служба началась, но вёл её не Бесик, а Лукаш Ондраш, худой семинарист с сальными русыми кудрями. Гнусавый голос звучал слабее, монотоннее, не вознося усталую душу к ангелам, а действуя как пытка водой. Ондраш говорил, как и всегда здесь, не на немецком, однако по напряжённому тону, а также по узнанным словам и именам я вдруг осознал: проповедь юноша начинает с того, что упоминает Нечистого, слуг его и необходимость поостеречься, поберечь бессмертные души, всюду искать врагов Господа. Слова, полные слепой ненависти, усилили беспокойство, которое и так клубилось в моём сердце. Судя по лицу Вудфолла, понимавшего местный язык лучше, тревога настигла и его. Обоим нам хотелось уйти, но сомкнувшаяся толпа напоминала даже не густой лес, а терновые кущи из самых страшных кошмаров грешников: слишком много рук и глаз. Не стоило совершать демонстративных поступков, как и в принципе делать резких движений. Я лишь понадеялся, что, например, Барбара Дворжак не пришла: «невесте вампира» было бы здесь опасно.

Дальше служба пошла обыденно, но в этой обыденности звенела фальшь. Было ли дело в кровавых следах, острых взглядах или в том, что небо темнело с каждой минутой? Да, во всём этом, но, главное, – в отсутствии Бесика. Он не мог без причин оставить паству в такой тревожный день и не мог пренебречь назначенной нам встречей.

Когда все выходили – сегодня валом, к кафедре не пошёл почти никто, – я заметил Фридриха Маркуса. Молодой человек был в парике, одет совсем по-венски, подтянут, прям. На секунду я остолбенел: мне показалось, что он очень похож на Готфрида, похож неуловимо и необъяснимо, не чертами. Но наваждение исчезло, стоило моему собственному голосу приветливо прозвучать в заполненном гулким гомоном пространстве:

– Герр Маркус! Добрый вечер.

Помощник Мишкольца остановился и дождался нас. Глянув на Вудфолла, он сощурился, а тонкие ноздри дрогнули, точно уловив неприятный запах. Тем не менее тут же колючесть сменилась нейтральностью, а мне Маркус даже улыбнулся.

– Доктор, а я как раз думал о вас. Как ваши научные и инспекционные успехи?

– Собственно, как и вчера, когда мы имели беседу, – не преминул напомнить я. – Почти ничего не изменилось.

Я здорово кривил душой, и он будто это учуял; ноздри опять затрепетали. Впрочем, тут же губы сложились ещё в одну слабую, сочувственную улыбку.

– Жаль, я надеялся на подвижки. Хотя простора для открытий ещё достаточно.

Люди шли и шли мимо, многие посматривали на нас. Я сделал вдох и спросил:

– Не знаете, где герр Рушкевич? Он не собирался сегодня пропускать службу.

Тогда я не понял, почему ощутил при этих словах не просто новую волну тревоги, но беспросветный ужас, необоснованный в этих стенах. Ныне знаю: судьба пыталась смягчить удар, предупреждала, что в следующий раз я увижу священника в самых плачевных обстоятельствах… впрочем, всему свой час. Ожидаемо, мой ум всё ещё мне не верен, так хочет выдернуть поскорее все ядовитые иголки воспоминаний, но если бы это было возможно…

На мой вопрос Маркус только пожал плечами.

– Не знаю, герр ван Свитен. Может, его планы изменились? – Он досадливо оглянулся на семинариста. – Уверен, вы скоро увидитесь. Куда он отсюда денется?

– Такими темпами отсюда не денется никто и никуда, – пробормотал Вудфолл.

Маркус его услышал: бровь приподнялась, но комментариев не последовало. Вместо этого заместитель наместника, уверившись, что нам нечего ему сообщить, попрощался:

– Простите, дела не ждут. Слуги народа трудятся дольше народа.

– И не жалеют сил… – сказал avvisatori.

Его удостоили рассеянным кивком. Маркус пожал мне руку и пошёл прочь, но вдруг, вспомнив что-то, остановился и даже вернулся на несколько шагов.

– Доктор, кстати… то есть некстати, но всё же окажите честь.