Отравленные земли - [85]

Бесик, белый и окровавленный, стал, склонив голову, молиться. Вудфолл резко встал, поднялся по ступенькам, поравнялся со мной и привалился к дверному косяку. Он подрастерял бравость, побледнел, уголки его губ подрагивали. Он казался сейчас очень молодым и измученным. «Грязная работа» явно подорвала его силы.

– Я назвал бы это профессионализмом. – Посмотрев на него искоса, я натянуто улыбнулся, но на улыбку не ответили. – Всё ведь прошло как нужно?

– Такие уже не ходят. – Avvisatori взъерошил свои волосы. Поблекли даже они.

– Спасибо вам. Я понимаю, что приятного мало. И вряд ли справился бы сам.

Я похлопал его по спине, и он внезапно не стал отстраняться. Вот только тёмные глаза совсем застыли, и, движимый невольным любопытством, я спросил:

– Часто вы проделывали подобное?

– С десяток раз, – хрипло отозвался он после недолгой тишины. – Отравленные ведь всюду, хорошо маскируются, но часто не способны с собой совладать. Жаль их…

Я посмотрел на Бесика. Тот не поднимал глаз. Молитва звучала шёпотом.

– Но ведь он ещё борется.

Avvisatori нахмурился.

– Подобных, боюсь, всё-таки меньше, чем сорвавшихся. Исключение лишь подтверждает правило; жаль, я не скажу этого на латыни, как вы любите.

Что-то угнетало его; чем-то он не хотел делиться, но я всё же спросил, был ли это страх за свою жизнь или жалость к покойному командующему. Видимо, стоило промолчать: углы губ Вудфолла дрогнули в отталкивающей усмешке, и он с горечью уставился прямо мне в глаза. Заговорил он понизив голос и на английском.

– В какой-то мере я и вправду пекусь о себе, но не столько о жизни, сколько о памяти. В Южной Америке я так же пронзил колом, а затем распял маленького туземца, который спас меня от укуса змеи, следовал за мной два месяца в поисках затерянного города и которого я мнил уже почти сыном, мечтая отдать в Лондоне в школу. В землях же Святых, тех, что так жаждали крестоносцы, мне пришлось однажды убить прекраснейшую гадалку и оккультистку, о которой я так легкомысленно отозвался вам однажды. Вместе мы искали священную книгу в руинах монастыря, в той самой пустыне, где Иисус столкнулся с самим Дьяволом, – но в Иерусалим я вернулся один. И мальчик, и моя любимая подверглись действию сил, сходных со здешними, и сейчас, вспоминая это и многое другое, я заново сознаю, как дорого платят обычно мои спутники и как опрометчиво я втянул во всё вас. А ведь поначалу, когда я был молод, я… – Он прервал свою удивительно эмоциональную речь и отвернулся, кивнул на Бесика. – Если я и скажу это, то разве что ему. Он поймёт. А вам я не стану больше дурить голову. Простите.

– Вот как вы это зовёте, дурить голову?

Он усмехнулся знакомо, лихо и фальшиво. Надтреснутая броня снова окрепла, и, принимая такой выбор, я кивнул и крепко сжал его плечо. В ту дикую минуту я понял avvisatori чуть лучше, во всяком случае, ощутил некое подобие понимания, которое, впрочем, не стоило лишний раз выказывать. Вудфолл опять взъерошил свои волосы, мотнул головой и пробормотал, обращаясь скорее сам к себе:

– А впрочем, ему и без меня достаточно грехов. – Он возвысил голос. – Герр Рушкевич, довольно, поспешите! И возьмите собаку, она нам пригодится.

Но мы не сумели прихватить с собой Альберта: в короткие минуты, пока Бесик провожал душу командующего к небу, пёс умер. Голова его, массивная и тяжёлая, осталась покоиться у хозяина на окровавленной груди, совсем рядом с торчавшим оттуда колом. Испугал ли пса выстрел, последующее действо с пробиванием рёбер, или же звериное сердце, как нередко пишут об этом виде домашних друзей, действительно разорвалось от горя, мне неизвестно, и чем больше я вспоминаю ту картину – два мертвеца рядом, в холодной тишине подземелья, – тем меньше стараюсь гадать. Amor est dolor. Любовь – даже если это всего-то любовь верной собаки – вечное страдание.

Уже светало, когда мы покинули дом. Уходя из деревни, мы позакрывали двери и на всякий случай задали корма лошадям. Откровенно говоря, никто из нас представления не имел, что делать дальше, и, посоветовавшись, мы решили не раздумывать над этим самостоятельно. Вудфолл предложил поднять на ноги Фридриха Маркуса, что мы и попытались сделать, как только утро окончательно вступит в свои права.

Молодого главы Каменной Горки не оказалось ни в его доме в центре, ни в ратуше. Других мест для поиска мы не придумали; лакей предположил, что хозяин уехал форсировать разбор горного завала, по крайней мере, имелись такие планы. Я уже собрался оставить Маркусу записку, но Вудфолл неожиданно остановил меня, всё просчитав заново и решив, что такое стечение обстоятельств нам пока только на руку.

– Подумайте, – шепнул он мне, – а не заинтересует ли эту умную голову, откуда нам столько известно? Да и можем ли мы доказать, что весь гарнизон стал полчищем кровопийц? Мы не видели ни одного солдата ни живым, ни мёртвым. Выглядит всё так, будто мы просто пришли и убили командующего.

– А если недомолвки опять обернутся скверно? – возразил я. – Возможно, предупреди мы гарнизон насчёт обращения Бвальса…

– А под вечер он бы явился, живой и разве что потрёпанный? – Вудфолл мрачно посмотрел в светлое небо. – Доктор, мне тоже жаль солдат, но они всё равно бы с ним ушли, не вняв нашим предупреждениям. Слово чужака – ничто против слова товарища. А правда, особенно страшная, плохо переваривается без аргументов.