Отравленные земли - [25]

Ратуша, как выяснилось, выполняет в Каменной Горке функцию всех государственных учреждений одновременно. Во всяком случае, она – одновременно и приёмная большей части чиновников, и казна, и место совещаний. Внешне это большое, белое, малопривлекательное здание, явно недавно отреставрированное, с двумя вытянутыми двухэтажными флигельками. Пожалуй, самое чистое строение из всех, что я видел, – так я подумал, поднимаясь на украшенное колоннами крыльцо и толкая дверь, на массивных створках которой вырезаны были высокие, невероятно вычурные весы.

Встретивший меня малый в линялом парике и застиранном камзоле – какой-то мелкий чин – не на шутку всполошился, разглядев предоставленную бумагу с печатью Габсбургов. Руки у него затряслись; он, запинаясь и путая немецкие слова с моравскими, предложил мне подождать, после чего ретировался с изумительной быстротой. Ему тоже не помешало бы успокоительное; жаль, я не прихватил лишний пузырёк. Может, хоть это облегчило бы моё общение с пресловутыми аборигенами?

Не дождавшись лакеев, я сбросил плащ, сел в ближайшее кресло и от скуки стал осматривать бледно-голубые с золотом стены, цветочную лепнину и интерьер. Помпезно, почти по-венски, если не считать неизбежных кусочков провинциального дурновкусия: картины сплошь фривольные, дерево и обшивка мебели местами несочетаемы. В начищенном до абсурда кольцевом канделябре горели свечи, хотя света из широких окон было ещё достаточно. Воск капнул мне на плечо; я поморщился, чуть отодвигаясь.

– Герр доктор, барон, ваше превосходительство…

Голос зашелестел близко, но я поначалу не смог даже определить, приятный он или нет, высокий или низкий – уловил только отсутствие акцента. Молодой мужчина, поражающий белизной парика и застёгнутый на все пуговицы, застыл передо мной. Длинное лицо с точёной переносицей выражало предупредительную приветливость; спина была идеально прямая; пальцы, украшенные перстнями с тёмной яшмой, – чинно и задумчиво сложены шпилем. Я улыбнулся, неторопливо вставая навстречу.

– Последнее – точно лишнее. Вы Фридрих Маркус?

Он кивнул и протянул мне руку, после чего мы снова сели. Маркус оставался таким же прямым, но как ни странно, это выглядело естественным, не нервозным. Хорошая выдержка.

– Желаете кофе? – Он вытянул ноги. Пряжки на башмаках сверкнули.

После многочисленных треволнений я был весьма не против хорошей порции этого напитка, но нетерпение заставило меня отказаться:

– Может, позже. Я предпочёл бы для начала поговорить о делах, они не терпят отлагательств. Вас извещали о моём возможном приезде и его целях?

Он стряхнул пылинку с вышитого серебром воротника и, кинув мимолётный взгляд за окно, вновь посмотрел на меня – без заискивания; казалось, оценивающе. Несмотря на весомость моего положения, помощник наместника немо демонстрировал: он здесь хозяин, а я – гость. От меня это не ускользнуло, но с отношением своим я пока не определился. Всё же меня никогда не оставляли равнодушным дворняжки с замашками породистых псов.

– Приятель из соседней области предупреждал, что возможны проверки из Вены из-за шума вокруг… – он скривился, – вампирских дел. Герр Мишкольц разделял его мнение, так что я не слишком удивлён.

Он произнёс эту фамилию крайне небрежно и непринуждённо, что возмутило меня и качнуло в сторону антипатии. Я ожидал поведения в корне противоположного – увёрток, попыток избежать любых упоминаний исчезнувшего наместника. Подумав, я решил сразу предъявить обвинения, которые поначалу собирался придержать. В конце концов, кто я, как не ревизор? Вежливость вежливостью, но здесь имеет место явная халатность, пора выяснить, чья, в каком масштабе и на каком этапе она началась. Сцепляя пальцы и складывая их на подлокотнике, я вкрадчиво заговорил:

– А вот я был весьма озадачен, узнав, что герр Мишкольц не заезжал в Каменную Горку из столицы и что полученные от него письма являются фальсификацией, по-видимому, подготовленной вами. Думаю, императрица тоже будет неприятно удивлена.

В лице моего собеседника ничего не дрогнуло: ровные полукруги бровей не приподнялись, рот не сжался, только светло-голубые глаза блеснули. Пару секунд Маркус задумчиво смотрел на меня, а потом всё столь же безмятежно ответил:

– Герр Мишкольц, как вы знаете, человек непостоянный, горячего нрава. Он уезжает развеяться довольно часто, может отсутствовать неделю, две, три. В такие периоды я замещаю его, в том числе составляю от его имени корреспонденцию. Он доверяет мне.

– Даже если это корреспонденция для самой императрицы?

Я поражался. Какая твердолобая наглость! Приближённый Марии Терезии открыто выказал недовольство, а он по-прежнему не считал своё поведение неподобающим! Его уверенность оставляла крайне неприятный осадок. Императрица, даже посмеиваясь со мной над Лягушачьим Воякой, неплохо относилась к нему и в переписке наверняка позволяла себе приятельские вещи; я по себе знал, как вольно она пишет тем, кого допустила в окружение. И эти приватные письма проходили, оказывается, через совершенно чужие руки! Я пристально посмотрел на Маркуса. Полное равнодушие; ни капли беспокойства или смущения. Эта дворняжка считала себя не то что породистой – возможно, равной псарям.