Отравленные земли - [100]

Они появились в минуту, когда в речи Бесика я разобрал имена, по новой всколыхнувшие боль: он молился о Капиевском и Вудфолле. Я не понимал фраз, но плечи священника затряслись, и, не в силах вынести этого, я отвернулся, встал, заскользил взором по фрескам, по полу и… даже вопль застрял в горле – так омерзительно было зрелище.

Они поднялись из крипты, принеся ещё больше смрада, и уже не напоминали просто мертвецов. У́гольные тени с неразличимыми чертами дико заметались по тому пространству церкви, где не было охранительного света; их становилось всё больше; они отпочковывались друг от друга и постоянно росли. Они кричали – крик был смесью людского и птичьего. Они бились о стены, ощупывали их длинными руками – прикосновения оставляли следы, похожие на копоть. Крылья – нетопыриные крылья! – лупили по воздуху. Иногда какая-нибудь тварь яростно пыталась пробиться сквозь сияние, распространявшееся от алтаря, врезалась в невидимые преграды и шарахалась. Другие скреблись в двери и окна, но я видел: все выходы из часовни тоже светятся, пусть и слабее.

Бесик сбился и покачнулся, силы явно изменяли ему. Вернувшись, я обхватил его за плечи, помог удержаться на ногах. Он дрожал, но не прерывался, и я не сомневался, что он чувствует каждое произносимое слово, пропускает их через себя и что-то с ними отдаёт. Прошло столько времени, но это всё ещё не было механическое, бездумное начитывание псалмов. Это был стон и зов. Была soli Deo gloria.[67]

– Держитесь… – зашептал я ему на ухо, – я с вами, вы справитесь, а потом мы покинем это место. Завтра же. Вы забудете это как сон. Клянусь. Будете учиться, заведёте друзей, нахлобучите дурацкий парик. Вы полюбите наш город, а он – вас…

Я не знал, услышали ли меня, – глаза Бесика просто снова закрылись, а сияние ещё разрослось. Я стоял всё так же, на коленях, удерживая его, загораживая и задыхаясь сразу от двух удушливых запахов – гнили из крипты и жжёной плоти от ладоней, сжимавших крест. И, не разжимая губ, я тоже молился – за него.

Возвращаясь туда и заново переживая ту ночь, я не могу ответить на множество вопросов. Это естественно в подобных обстоятельствах, но ведь от меня ускользает даже ответ на самый простой. Сколько прошло времени? Сколько Бесик простоял один, сколько – со мной, сколько твари рвались наружу? И сколько на улице то ли слушали, то ли спали, то ли гибли, но так и не догадывались, что нужно тоже молиться? Сколько?..

Так или иначе, я погрузился в оцепенение и потерял минутам счёт. Когда я приподнял голову и снова посмотрел вокруг, небо за окровавленными стёклами уже бледнело. Даже сквозь марево было видно: скоро заря, и это не просто заря. Я окончательно понял, что, если пережить восход солнца, дальше всё действительно вернётся на круги своя, пойдёт вопреки мрачным пророчествам, ведь в них не было места спасителям; все спасители должны были сгореть на костре. Никто не говорил мне этого прямо или косвенно, но я был незыблемо уверен – равно как и в том, что происходящее есть поединок, последний шанс, который дало что-то великое и гневное. И поединок, как и почти всегда, вёл за всех кто-то один.

Рядом по-прежнему звучали святые слова, но я заметил то, чего предпочёл бы не замечать: свечение ослабевало, особенно у окон и дверей. Бесик устал, а я не мог даже поддержать его, не то что заменить. Я снова зашептал ему что-то ободряющее, как уже несколько раз, и он впервые ненадолго на меня посмотрел, а потом отстранился, поднялся и пошёл от алтаря прочь. Я сделал то же, отстать хоть немного казалось невозможным.

Я не понимал, куда и зачем он, шатаясь, движется, но он всё продолжал молиться, а золотой свет следовал за нами и окружал нас большим воздушным колоколом. Бесик достиг ближайшей стены и опрокинул подсвечник. Тот упал; языки огня расползлись в ослепительное жадное пятно. Твари забесновались сильнее, а Бесик пошёл дальше. Он опрокидывал, не гася, все источники пламени, которые встречал на пути. Несколько свечей он сбросил вниз, в крипту, – и её пространство запылало, так быстро, будто вместо пропитанных кровью разлагающихся трупов там было масло. Когда я посмотрел в ту сторону ещё раз, то понял: это Геенна. Настоящая, разверстая прямо посреди церкви.

– Что вы делаете? – прошептал я в пустоту.

Но он всё шёл и опрокидывал лампады и свечи, а последнюю взял. И он молился, не переставал молиться, а создания вокруг уже не голосили – они орали, и всё больше их пыталось пробиться к нам, тряся бледную преграду. Бесик вернулся на прежнее место и поджёг алтарь. Огонь с шипением впился в еловые иглы, начал лизать пол – каменный, сырой, но тоже будто политый чем-то горючим. На моих глазах он охватил и распятие – над нами нависал теперь пылающий яростный крест.

– Бесик! – Я попытался остановить его. Он покачал головой.

Поднимался дым. Его запах приглушил другие, а потом и вытеснил их. Огонь ширился, с удовольствием лакомился скамьями и книгами, но пока щедро оставлял проход посередине свободным. Хватал он и тварей, одну за другой, легко, будто то ли они не были бесплотными сгустками вековой тьмы, то ли пламя не было привычным людским другом, с древних времен гревшим их и помогавшим готовить пищу. Кого призвали молитвой и с кем этот Кто-то теперь бился? Бесик улыбнулся и неожиданно взял меня за руку, будто успокаивая; другая сжала крестик в кулак. Распятие всё ярче пылало над нами.