Отравление в шутку - [36]

— …Это моя теория, — серьезно продолжал он. — Вы сосредотачиваетесь на правде, закрываете глаза и идете вперед вслепую. Ну и что происходит?

— Очевидно, вы падаете, — ответил я.

— Вот именно! — с триумфом воскликнул Росситер. — Вы падаете прямиком в центр правды! Я не возражаю против ушибов — такое со мной случается постоянно. Я налетаю на столбы, заборы, стены — на что угодно. Главное — мысль. Но она становится редкостью. Люди не понимают чистого эфира подобных разговоров, поэтому так трудно удержаться на работе. — Он нахмурился, обдумывая это злосчастное обстоятельство. — Как бы то ни было, я всегда хотел стать детективом. И когда меня уволили со всех мест работы в Нью-Йорке, я стал им.

— Каким образом? — спросил я, хватаясь за последнюю соломинку здравого смысла.

— Я пошел к комиссару полиции, — мрачно сказал Росситер.

Шутка зашла слишком далеко. Я собирался сделать соответствующее замечание, но посмотрел на лицо Росситера и увидел, что он абсолютно серьезен. Возможно, он был психом, но не шутил.

— Комиссар сделал меня детективом, — продолжал молодой человек. — Я бы показал вам мой значок, но где-то его потерял. Хотя у меня есть удостоверение.

Он сел на ступеньки с грязным пологом на плечах в качестве накидки, щелчком стряхнул окурок с нижней губы, достал документы и табак и с гордостью посмотрел на них.

— Как истинный американец, я сам сворачиваю сигареты. Парень в Мексике научил меня. Смотрите. — И он начал скручивать самую чудовищную сигарету, какую можно себе представить. Она напоминала недоразвитый рог изобилия, рассыпая табак, и вспыхнула, как факел, когда он поднес к ней спичку. — Я немного не в своей тарелке, — продолжал он, добродушно попыхивая сигаретой. — Конечно, мне следовало зайти в дом, но я хотел сначала пошарить здесь и боялся, что мне не дадут этого сделать. Нет смысла пытаться быть дипломатичным — у меня это не получается. Я говорю не то, что нужно, опрокидываю тарелку с супом или делаю что-нибудь еще в таком же духе — сам не знаю почему. Старик, — он указал на дом сигаретой, которая теперь походила на бенгальский огонь 4 июля,[33] — считает меня сущим ядом. Черт бы его побрал. — Внезапно на его лице мелькнул испуг. — Слушайте, вы, часом, не один из Куэйлов?

— Нет. Я просто друг семьи. Вы хотите сказать, что не слышали…

— Не слышал о чем?.. Если вы не Куэйл, — он добродушно усмехнулся, — то все в порядке.

— Я друг семьи и, в частности, близкий друг Джинни Куэйл, так что не думайте, будто это всего лишь любопытство. Но все может оказаться не в таком уж порядке. Она прислала вам телеграмму, прося приехать и сообщая, что «наши неприятности закончатся через несколько дней», не так ли?

— Да, а что?

— Прошлой ночью был отравлен доктор Туиллс, а до того покушались на жизнь миссис Куэйл и судьи.

Последовала пауза. С сигареты Росситера на пол падали тлеющие хлопья пепла.

— Господи! — заговорил он наконец. — Расскажите подробнее.

Я дал краткий отчет. Его лицо было бесстрастным — только между бровями пролегла морщинка. Когда я закончил, он бросил сигарету на пол и наступил на нее.

— Плохо. Даже очень плохо.

— Джинни не получила вашу телеграмму — Туиллс сжег ее. Думаю, у Джинни была ссора с отцом, о которой Туиллс знал и поэтому старался ее защитить. Я не упоминал о телеграмме никому — даже Джинни. Она не знает, что вы собирались приехать. Полагаю, вам не известны обстоятельства…

— Весьма достойно с вашей стороны. Благодарю вас… Нет, не известны.

Росситер встал и начал ходить взад-вперед между стеной и пыльными стойлами. Рассеянная усмешка Будды исчезла с его лица — оно стало узким и вытянутым, а плечи выглядели так, словно он намеревался взломать дверь.

— Слушайте, старина, — внезапно повернувшись, сказал Росситер. — Я знаю, что вы считаете меня чокнутым. Но я действительно состою в детективном бюро, и полицейский комиссар принял меня на службу. Не могу объяснить почему. Джинни об этом не знает — это было бы равносильно тому, чтобы назвать себя неудачником, понимаете? Вряд ли она вообще знает, что я где-то работаю.

Я не понимал, но кивнул. Росситер возобновил ходьбу.

— Последнее время ее письма стали истеричными. А когда я получил эту телеграмму, то, естественно, сразу примчался. Но мне нужно решить, что делать. Не могли бы вы войти в дом и попросить Джинни выйти ко мне сюда? Я имею в виду, незаметно для остальных?

Я кивнул. Вся его серьезность исчезла. Он снова расположился на ступеньках, глядя в потолок с довольным видом человека, вспомнившего остроумную шутку. Но когда я выходил, его мысли, казалось, были заняты чем-то еще.

— Все дело в мысленном взоре, — бормотал Росситер себе под нос. — Интересно, сильная ли была метель?

Самое странное во всем этом, думал я, выбравшись из каретного сарая и снова шагая по подъездной аллее, то, что он вовсе не прикидывался психом, чтобы скрыть свою проницательность. Его мысли действительно блуждали по самым невероятным лабиринтам. Рассеянный дружелюбный тип в пыльном зеленом пальто бродил, направляясь сам не зная куда, натыкался на все предметы, а если ему задавали вопрос, вполне серьезно отвечал своим мыслям, а не тому, о чем его спрашивали. Росситера интересовали идеи, а не люди или окружающая обстановка. Какая безумная мысль пришла ему в голову, когда он полез на чердак каретного сарая в поисках ведер, чулок, каретных пологов и прочего, я не знал, но чувствовал уверенность, что он искренне радовался обнаруженным «ключам».