Отравительница - [45]

Однако оставался лучик надежды. Маленький Карл любил ее. Конечно, никто не смотрит на мальчика, которому не исполнилось еще и десяти лет, как на мужа; однако помолвки — и даже бракосочетания — юных королей и королев случались в прошлом.

В ее покои приходили многочисленные посетители, они пытались утешить Марию, но она чувствовала, что никто из них не любит ее по-настоящему. Марию посещали девери, Генрих и Эркюль, но они были слишком эгоистичны, чтобы искренне переживать за нее. Эркюль в силу своего малого возраста не мог оценить ее красоту, а Генрих никогда не обращал внимание на привлекательных женщин. Марго демонстративно поплакала вместе с ней, но на самом деле она не сочувствовала Марии и обрадовалась бы ее отъезду — она видела в шотландке соперницу. Марго знала, что такое быть объектом восхищения; в восемь лет она была настоящей кокеткой. Она хотела, чтобы мужчины восхищались ею, а не Марией; поэтому, говоря Марии о том, что она опечалена известием, что Шотландия, кажется, не самая приятная страна, Марго разглаживала складки платья, поправляла свои красивые темные волосы и думала: «Когда Мария уедет, я буду самой красивой принцессой при дворе».

Что касается Карла, то видеться с ним Марии не разрешали.

Почему дяди не устроят ее брак с новым королем? Они не замечали Марию, и она поняла, что совсем недавно они уделяли внимание не своей любимой маленькой племяннице, а королеве Франции, которую они использовали, чтобы руководить действиями короля.

Она смертельно испугалась. Дело, было не только в том, что ей не хотелось покидать страну, которую она считала своим домом; Мария знала, что боится не только ностальгии, которую будет испытывать до конца жизни; ее ждало рискованное путешествие по морю, она опасалась своей грозной родственницы, сидевшей на английском троне и не гарантировавшей ей безопасность в пути. Она боялась рыжеволосой английской старой девы и имела к тому основания, потому что кое-кто утверждал, что Мария имеет больше прав на английскую корону, чем внебрачная дочь Анны Болейн.

Пока Мария предавалась этим грустным мыслям, дверь ее покоев открылась столь бесшумно, что девушка не услышала ни звука; королева-мать, очевидно, простояла, наблюдая за ней, несколько минут, прежде чем Мария заметила гостью.

— Мадам! — Мария вскочила с кровати и поклонилась.

Катрин улыбалась; ее улыбка и поза говорили Марии о том, что она, еще недавно являвшаяся королевой Франции, которую все баловали, сегодня была для королевы-матери незначительной фигурой.

— Мое дитя, ты губишь свою красоту. Тебе вредно столько плакать.

Мария опустила голову; она не могла видеть глаза, смотревшие на нее из-под остроконечной шапочки.

— Ты не должна так горевать о бедном Франциске, — сказала Катрин.

— Мадам, я очень страдаю. Сначала я потеряла мужа, а теперь… надо мной нависла угроза изгнания отсюда.

— Бедная Мария! Бедная маленькая королева! Но после такого несчастья, как потеря мужа, отъезд из Франции не покажется тебе слишком важным событием. Я думаю, что Господь посылает нам эти испытания одно за другим, чтобы мы укрепили с их помощью наши души. Разлука с Францией при жизни твоего мужа, которого, я знаю, ты любила, стала бы для тебя трагедией. Но сейчас, после большей трагедии, она покажется пустяком, поскольку Франциск, наверно, был тебе гораздо дороже второй родины. Верно, дочь моя?

— Да, я любила Франциска. И все же, мадам, думаю, если бы мне позволили остаться во Франции, я смогла бы со временем найти здесь счастье.

— О, — произнесла Катрин, — тогда очень жаль, что ты должна покинуть нас!

Мария опустилась на колени и взяла Катрин за руку.

— Мадам, вы можете сделать так, чтобы я осталась.

Сейчас, когда Мария не видела ее лица, Катрин позволила себе изменить его выражение. Перед ней находилась девушка, называвшая Катрин де Медичи «дочерью торговцев», смевшая держаться с королевой-матерью пренебрежительно, потому что она видела, что так поступают другие. Мария брала пример с мадам де Пуатье. Что ж, Катрин не удалось отомстить этой женщине, но она могла поквитаться с Марией. Катрин не делала из мести самоцель. Если бы было политически выгодно оставить Марию во Франции, королева-мать забыла бы старые обиды и унижения. Но сейчас она могла свести старые счеты и одновременно способствовать успеху новых планов. Она доставит себе удовольствие маленьким спектаклем.

— Я могу сделать так, чтобы ты осталась? — сказала Катрин. — Ты переоцениваешь мою власть.

— Нет, мадам. Вы — регент Франции. Вся власть принадлежит вам.

— Моя дорогая, я делю ее с королем Наварры; еще есть Совет; король, хоть он и мальчик, также имеет право голоса.

— Тогда мне стоит поговорить с королем. Он поймет. Поможет мне.

— Король нездоров. Я не могу позволить, чтобы его беспокоили. Тебе известно, что физическое состояние Карла оставляет желать лучшего.

— О, мадам, неужели у вас совсем нет жалости? Вы вышлете меня из Франции… моей родной страны?

— Нет, мое дитя. Это твоя приемная родина, как и моя. Я не сомневаюсь, что, когда в возрасте шести лет ты узнала, что тебе предстоит покинуть твой дом и отплыть во Францию, где твоим воспитанием займутся чужие люди, ты пролила немало слез. Теперь тебя ждет новое подобное потрясение. Через год ты будешь смеяться над твоими сегодняшними слезами. Ты полюбишь туманы своей суровой родины, как некогда — наши снега и солнце.