Отпечатки - [137]

— Да, — коротко ответил Пол. — Ты мне уже говорил. В машине.

— Нет — нет-нет. После машины — после. Я не мог — я просто не мог выбросить все это из головы. Я был не в себе. Не в себе. Немного рехнулся. Я думал и думал о… касании, да, и запахе. О запахе и касании. А потом я вспомнил, как она целует мое колено…

— Да ну? Оно целует твое колено? Что — в машине, типа того?

— Нет — нет-нет. До машины — до. И почему ты сказал это, Пол? Гм? «Оно». Какого черта ты сказал «оно», а? Я терпеть этого не могу.

— Правда? Не знаю. Не заметил. Послушай, раз уж ты катишь на меня как там ее — а какого черта ты говоришь «Лиллихлам», а? И «Киллери». А? Что за наезд, блин, можно подумать, я не знаю.

— Что? Не знаю, что ты!.. Разве я? Я не заметил. Но это не важно, Пол. Ты нарочно!..

— Слышь, прекрати это, Джейми, ради бога. Я ничего нарочно не делал — ясно тебе? Ты втрескался в Фрэнки — и что? А? Ты у нее спросил, да? У нее, слышишь? У нее. Так лучше? Прекрасно. Ну — ты спросил у нее «Как насчет этого», да? Сказал ей — послушай, Фрэнки, вот что я тебе скажу: попрощайся со стариной Джон-Джоном и переезжай ко мне? Да? Я прав? Это ты сделал?

Джейми был поражен, ему совсем не нравился блеск в глазах Пола и напряжение в воздухе. Он никогда не видел Пола таким злым.

— Я бы не стал… — начал Джейми нарочито тихо и медленно, — …говорить об этом такими словами… но да, пожалуй, да. Более или менее. Я это сделал. Да.

— А она сказала «нет», верно?

— Она, гм, — да, сказала.

— Ну конечно, она, блин, сказала. А ты чего ждал? А? Вот если б Лукас помер и оставил тебе все, что он оставил Элис, что ж — тогда у сказочки был бы совсем другой конец.

Что было, устыдившись, признал Джейми, не только истинной правдой, но и почти слово в слово тем, что сказала ему Элис. Потому что я наврал Полу: я уже говорил об этом — я рассказал все это Элис. Я видела, сказала она, как ты смотришь на Фрэнки. Лукас — он тоже на нее смотрел, точно так же. Когда он переодевался… ну, знаешь, когда он превращался в бродягу, да? Ему явно нравилось, когда появлялась Фрэнки. Она больше всех возбуждала его. Я думаю, он говорил ей об этом — но только, разумеется, когда был переодет. Он говорил ей напрямик, что безумно хочет ее — и что бы он с ней сделал. Ну, что обычно говорят мужчины. Оттого-то она так его и боялась, наверное, нашего местного бродягу, бедняжка Фрэнки. Это бесконечно забавляло Лукаса, разумеется, потому что он прекрасно знал: предложи ей это Лукас, что ж — она тут же была бы его. Как, разумеется, любая из нас. Все вы, парни, чувствовали то же самое насчет Фрэнки; ну — кроме, должна отметить, Майка. И это ничуть меня не удивляло. (И даже сейчас, думал Джейми — когда мне так плохо, когда я так унижен — я толком не знаю, что из этого Элис взаправду осознавала: следовательно, это всего лишь предположения; но подозреваю, что она держала руку на пульсе.) Но, заключила она, ты должен понимать, дорогой Джейми: такую штучку, как Фрэнки, ну… вероятно, только Лукас или Джон могут надеяться себе позволить. Ты же понимаешь?

Джейми осознал, что первые слезы выкатились из его глаз и побежали по щекам, лишь когда ощутил сначала жесткую хватку, а затем ритмичное поглаживание по плечу.

— Прости, дружище… — очень мягко произнес Пол, — если я маленько переборщил. Просто… я забочусь о тебе, вот и все. А это — это с Фрэнки, ну — это старая-старая история, да? А? Это не всегда решают двое. Иногда в любовный как его там вмешиваются деньги. Понимаешь? Старая обычная история. Хотя, конечно, тут она вышла слегка с подвывертом. И я тебе говорю, сынок, — послушай своего дядю Поли, хорошо? Все эти краски и платья — тебя бы от них затошнило. Очень скоро. Поверь мне, ага? Я дело говорю, сам знаешь.

Джейми закрыл глаза и капитулировал перед облегчением, которое омыло его изнутри и снаружи. (Я толком не знаю, что из этого Пол взаправду осознает: следовательно, это всего лишь предположения; но подозреваю, что он держит руку на пульсе.)

Джейми распростер руки и распахнул глаза — с точки зрения Элис, сугубо излишний жест. Она прекрасно сознавала — давно уже, с тех пор как начались сборы, — как обширно, а теперь и пусто пространство вокруг них. Не осталось никаких, даже немых или слепых, свидетелей ее союза с Лукасом (времени, что они провели среди них). Прессы, конечно, — они стояли незыблемо, квадратные и вызывающие — но личного в них мало. Самые запахи растворились в пустоте — не осталось даже аромата повседневной доверительности, не говоря уже о плотной завесе непогрешимости, незримо витавшей в воздухе, во все стороны рассыпая семена; не слышно было следов пленительного благоухания этой теплой обособленности — боже, оно пропитывало все, а теперь саму природу его Элис находила столь дразняще неуловимой, ускользающей. Дух места (и это было совершенно очевидно) растаял навсегда. — Куда, ты говоришь, ты собираешься? — бесполезно и слабо спросил Джейми. (И все же, когда момент потребует — снова — отдать должное ритуалам, разумеется, уместны будут скупые слова.)

— Я же сказала, — небрежно отмахнулась Элис. — Разве я не говорила? Чейни-Уок. Там очень красиво. Где Лукас прежде жил. Он этот дом так и не продал. Есть и другие, о которых он ни разу не говорил. Все эти закоулки и изгибы его наследства и так далее, знаешь… настоящий лабиринт, право слово. Мне пришлось умолять, чтобы адвокаты из его старой конторы меня сквозь него провели. Новые адвокаты вообще ни черта не смыслили. Поговорила с человеком по имени Дювин. Он явно ни капли не любил Лукаса. Представляешь? Но люди, сам знаешь —