Отметить день белым камешком - [2]

По дороге в центр можно съехать с хайвэя и неожиданно попасть в прошлый век, в старую, деревянную Японию махоньких двухэтажных домиков. Но потом тебя снова неминуемо засосет в какой-нибудь тоннель, ты вырвешься наверх и окажешься на другом хайвэе, и тебя понесет дальше, и покажешься ты себе песчинкой, попавшей в водоворот, и все время будешь ждать - когда же начнется водопад и тебя закрутит, сомнет и швырнет на гибель - вниз...

Два дня ушли на телефонные звонки, короткие "подготовительные" встречи, беседы с коллегами, "обязательные" визиты. (Литературная работа - воспитатель самодисциплины, кровавой, подчас самоуничтожающей: если задумал работу, если решил написать, тогда включается некий внутренний счетчик, неумолимый и жестокий, который не дает покоя ни днем, ни ночью, пока работа не сделана хотя бы вчерне. Нет у тебя задания редакции - передавать ежедневные репортажи; нет договора на книгу с издательством или на сценарий с киностудией. Есть задумка - она и погоняет, она и не дает тебе покоя. Спасибо ей, задумке, спасибо!) Я, естественно, представлял, что меня будет интересовать в Японии прежде всего, но намеренно не составлял "железной" программы, ибо тема "Технический прогресс и психология" всеохватна и труднопрограммируема. Подчас мы оказываемся пленниками всякого рода программ: "Посмотрите налево, посмотрите направо!" Тогда уж лучше ехать в туристскую поездку - никаких тебе забот, сиди себе в автобусе и верти головой, как птица...

- Глаза, желудок и ноги, - сказал Канеко-сан, ответственный секретарь Комитета содействия переводам и изданиям советских книг в Японии, - это те главные

Силы, которые помогут вам навсегда запомнить первые токийские вечера.

Мы взяли такси и поехали в Гинзу.

...Было дьявольски красиво: моросил дождь, огромные рекламы опрокидывались в мокрый, полированный асфальт, высвечивались в стеклах и капотах машин, в темных окнах громадных домов и в антрацитовых глазах японцев.

- Думать о будущем надо в прошлом, - улыбнулся Канеко, остановив такси. Мы же сейчас обязаны жить настоящим. Я хочу, чтобы первым "фактором настоящего" для вас были "суси".

Зашли в маленькую закусочную. Их в Японии называют на французский манер "бистро". Всё в дереве. Дерево - предмет поклонения японцев. Очень красиво сделаны эти "бистро", очень экономно. Улыбающаяся девушка обязательно принесет целлофановый пакетик. Вы разорвете его и достанете горячую влажную салфетку. Вытрете руки и лицо - гигиена и чистота прежде всего.

Суси - это сырая рыба (скат, икра, кальмар, осьминог) с рисом и соевым соусом. Рыба только что привезена с рыбного рынка. Это тунец. Вкус трех компонентов - тунец, рис и соя - поразителен. Так же поразителен молодой паренек в крахмальном белом пиджаке, который делает эти суси у вас на глазах. В формочки из нежной рыбьей кожуры кладется красная икра, потом рис. Все это быстро заворачивается, мнется рукой. Рука у паренька стерильна, с оттенком желтой синевы, как у хирурга. Вы загадываете желание (этим надо всегда пользоваться, когда пробуешь новое, неведомое раньше блюдо), кладете суси в рот и ощущаете, что японская кулинария отнюдь не обжорливое, но высокоизящное гурманство.

Канеко-сан предложил съездить в совершенно другой токийский район - в Асакуса. "Здесь, в Гинзе, - буржуа, там - гангстеры". Я попросил его провезти меня в метро. Такси, а тем более в другой стране, есть нечто изолирующее тебя от новых восприятий - своей скоростью, толстыми стеклами и улыбчивым шофером, который не понимает ни единого слова. В метро больше видишь, это некий сгусток впечатлений, особенно после того, как махнул из Европы в крупнейший город мира.

Я убежден, что предусмотри путешественник два дня на поездки в метро, он бы набрался больше впечатлений, чем если бы дотошный гид таскал его по туристским, заезженным маршрутам на автобусе. Туристские маршруты призваны нивелировать уровни - и гении и праздношатающиеся смотрят одни и те же места.

Японское метро - черно-белое. Это впечатление создают мужчины. Вся Япония носит зимой черные костюмы, черные пальто, черные шляпы, черные кепи. И все черноволосые.

"Черт, - подумал я, - хоть бы одного рыжего..." Женщины тоже в основном носят черное. И только вдруг на какой-то станции войдут две девушки в традиционных средневековых кимоно. И сразу же изменятся глаза пожилых японок и японцев, появятся в них нежность, и зависть, и грусть по ушедшим годам, и жалость: раньше кимоно было повсюду, сейчас оно - словно живое лицо на стремительном маскараде масок.

В Асакуса было тихо и пусто. Не было здесь реклам, не было шумной толпы. Неподалеку от метро высился громадный буддийский храм Каннон. Сразу вспомнился Улан-Батор. Подумал, что буддизм в значительно большей мере различен в "региональных проявлениях", чем христианство. Общее - в торжественности, в громадности, в "подсвеченности" храма и в соседстве с храмом громадного рынка (христиане изгнали торговцев из храмов, а буддизм - враг категоричности, торговля ему не мешает).

Рынок, через который ведет дорога к храму, воистину громаден. Торговля уже кончилась, двенадцатый час ночи. Владельцы маленьких лавочек - многие из них и живут здесь же - мыли тротуар около дверей жесткими металлическими щетками, а потом протирали насухо тряпкой.