Отмеченный сигилом - [4]

Обещанное рябым пастушье жилище с двускатной крышей возвышалось на самом краю поля, венчая небольшой холмик. Было похоже, что местные забросили ее задолго до известных событий. Изба без окон прогнила настолько, что дальняя торцевая стена отсутствовала, рассыпавшись бревнами где-то у подножия холма. Внутри из убранства – топчаны по стенам да низкий стол в центре. Все покрыто водянистым мхом. Пахло древесной гнилью и запрелой прошлогодней соломой.

– Сюда, господин, сюда пожалуйте… – прошептал Рыба и сделал приглашающий жест. Он осторожно прилег животом на один из топчанов и, вытянув шею, принялся вглядываться в черноту провала выпавшей стены. – Господин! Тумана почти нет!

Лаен не стал повторять подвиг Рыбы и поганить одежду, а, опустившись на корточки, продвинулся вперед, оперся на склизкий торец уцелевшего бревна и выглянул за пределы строения.

Ему категорически не понравилось то, что он там увидел.

Впереди, насколько позволял рассмотреть ночной полумрак, тянулась широкая ложбина с небольшим овальным озерцом посередке; за ним виднелась полоса тракта, по которому в скором времени должен был проследовать караван. Ровная гладь естественного водоема поблескивала в свете луны, будто огромный зрачок неведомого существа. На дальней стороне озера, прямо на обрывистом берегу неярко горел костер, возле которого двигались какие-то тени.

Налетевший с озера порыв ветра раздул тлеющие угли, и пламя вспыхнуло с новой силой. Круг света расширился на несколько шагов. Из темноты показалась старая скрюченная береза, корнями намертво вцепившаяся в подмытый берег, остатки мостков, торчащие из глубины, словно зубы, и… три женские фигуры.

Десятник и рябой как по команде пригнули головы и скосили глаза в сторону, чтобы ненароком не привлечь к себе внимания. Ведь всякому известно: если долго смотреть на человека со спины, тот обязательно обернется. Даже если это и не человек вовсе.

В безмолвном хороводе кружились три девицы, то пропадая, то появляясь в круге света. Их длинные черные волосы взметались от резких быстрых движений, а обноски нательных рубах, или по-другому – камиз, рваными лентами свисали с плеч, почти не скрывая стройные и гибкие тела. Белые как снег бескровные руки выписывали в ночном сумраке сложные пируэты, будто вторя мелодии невидимого музыканта, который то замедлял свой ритм, то ускорял его до немыслимых высот.

Действо завораживало, притягивало, вызывало неуместные желания. Танец достиг апогея, девицы вошли в раж, поражая своей грациозностью и изяществом линий…

«Лаен Тарк! Сударь! Очнитесь немедленно! – В голове десятника неожиданно, но весьма настойчиво прозвучал женский голос, обладающий чарующим грудным контральто. – Я и не думала, что вы падки на таких… крестьянских девок. Боюсь, вам не придутся по вкусу их ласки!»

Уже с первыми нотками женского голоса Лаена покинуло состояние оцепенения, которое, нужно сказать, возникло отнюдь не под действием витающих в округе чар. Поджав губы, десятник скривился. Резкое вторжение в собственные мысли создавало ощущение, будто его застигли за чем-то непристойным, постыдным.

«Все в порядке, Марта, – мысленно успокоил он незримую собеседницу, которую, кроме него, никто не слышал. – Я просто… вспомнил кое-что».

Лаен не мог подобрать правильные слова, чтобы объяснить возникшие чувства. А может, и не хотел подбирать. Глядя куда-то сквозь отплясывающих существ, он чувствовал боль в верхней части груди, и никак не получалось сделать вдох.

«Сестра?» – догадалась Марта. В ее голосе угадывалась грусть.

«Может быть… – через силу ответил Лаен, по большому счету не желая врать самому себе. – Не будем об этом».

«Хорошо, – с легкостью согласилась невидимая Марта и тут же чисто по-женски сменила тему: – Там этот ваш… Рыба. Сейчас совсем раскиснет».

Десятник повернул голову к подчиненному – надо сказать, весьма вовремя. Рябой мелко сучил ногами, страшно вращал повернутым к Лаену кровяным глазом и уже был готов рвануть навстречу новым, доселе неизведанным ощущениям. Бесспорно – последним в его случае.

Лаену ничего не оставалось, как рывком сдернуть подчиненного на пол, зажать ладонью рот и слегка вдарить по ребрам.

– Аугххх… – захрипел Рыба, пытаясь сделать глоток воздуха.

Десятник не зря когда-то взял рябого на службу – спустя пару ударов сердца парень очухался и знаками принялся показывать, что с ним все в порядке.

– Господин, я лучше туды, на воздух!.. – отдышавшись, прошептал он, тыча в дверной проем.

Лаен не возражал. Дождавшись, когда рябой выйдет за пределы строения, десятник вновь обратил взор на дальний берег озера.

Девицы продолжали резвиться, но теперь их танец уже не выглядел столь привлекательным – однообразные движения в ночном безмолвии производили скорее жуткое впечатление. Все это выглядело как ритуал. Четкие, выверенные удары босых пяток, несомненно, создавали на земле особый магический рисунок – сигил, таинственный символ, позволяющий взаимодействовать с миром Шуйтара.

Окинув взглядом контуры невидимого во тьме ведьмовского знака, десятник неосознанно коснулся ладонью живота, где под рубашкой среди множества шрамов скрывался его собственный сигил, в шестнадцать лет нанесенный каленым железом по приказу круга старейшин клана джарахов.