Отмеченные водой и пламенем - [42]

-Мы своих не бросаем.

-Но они же уже умерли! Им все равно!

Одноглазый Кристенсен потер ладонью ноющее плечо и мрачно буркнул:

-Зато нам - нет.

Конечно, барон мог поспорить, потребовать ехать дальше, но кто б его сейчас послушал? Тем, кто пал, нужно было отдать последний долг... А может, мужчина попросту побоялся, что если он слишком уж будет настаивать, то рейтары, позабыв о контракте, прикопают его прямо здесь, рядом с погибшими.

Лопат и заступов не было, еще не до конца оттаявшую после зимы землю приходилось ковырять собственными мечами. В другом случае наемники сами бы возмутились, что благородное оружие используется столь низменным образом, но сейчас...

Всех погибших хоронили в одной, братской могиле. Постеленные в яму плащи стали последним ложем, такие же окровавленные тряпки укрыли павших сверху. Комья земли падали на неподвижные тела, скрывая их под вечным покрывалом...

На плечо Мадельгеру легла тяжелая рука. Ландскнехт оглянулся.

Стоявший за спиной Кристенсен мотнул головой в сторону свежей насыпи:

-Заупокойную молитву знаешь?

-Я не... - начал было Оффенбах, но гэрулец зло дернул уголком рта, и разноглазый оборвал речь на полуслове. Вздохнул, чувствуя, что ступает по тонком льду, и тихо согласился:

-Знаю. Но я так и не принял сана. Обряд может получиться не полным.

Его собеседник поправил начавшую сползать с глаза черную повязку, потер выглядывающий из-под нее шрам:

-Им-то уже нет никакой разницы, есть сан или нету... Главное, чтоб молитва была...

Оффенбах покосился на свежую могилу и кивнул:

-Я попробую.

...За присвоение сана, за попытку назвать себя священником или бродячим монахом, наказание одно - смерть. Это ландскнехт помнил великолепно. А вот за попытку отправлять обряд? За это есть какая-нибудь кара? Этого Мадельгер вспомнить, увы, не мог.

Мужчина опустился на колени рядом со свежей могилой, коснулся ладонью рыхлой земли... Он никогда не хотел быть монахом, он столько лет пытался забыть все те годы, которые провел в храмовом училище, он столько лет пытался изгнать из памяти слова, повторяемые в кельях каждый день... Но стоило пальцам коснуться присыпанного валежником захоронения, как молитва сама полилась из уст...

- Вечности правитель, Единый, воззову я к властителю постоянства; Ты миллионы лет ведешь детей Твоих, пребываешь в мире, пребываешь вне мира. Ты сам мир. Ибо Ты -- Тот, чей Белый венец возвышен, правитель справедливый смертных...

Мягкий розовый свет потек от ладони, тонкое кольцо чуть холодило кожу, а знаки, выведенные на тонкой полоске металла, носимого со времен Храмовой школы, обжигали плоть...

- Почёт тебе, о, Тот, Кто Всегда Рядом, правитель храма, первенствующий в ночи и в густой тьме. Я пришёл к Тебе. Я взываю к тебе. Я привел к тебе детей Твоих. Мои руки простёрты к Тебе. Дай Ты мне мои уста, дабы я мог говорить ими. Я проведу моё сердце во время пламени и ночи...

Налетевший ветер качнул голые ветви деревьев...

-Почет Вам, вечности правитель, храма правитель. Дети Ваши заблудились среди ночи и пламени, блуждали всю жизнь свою. О, Единый, я прошу тебя не дать их увезти прочь и не быть брошенным на стену яркого пламени. Пусть будет открыт путь в сердце Твое, да будет облегчена боль Твоя, да будет проложен путь для Тебя и брата Твоего в Великую Равнину, и да будет у детей Ваших свет, чтобы быть путеводным им в пути. Да будет так.

Розовое сияние, стекшее с пальцев, просочилось сквозь землю, и Мадельгер, давно забывший - или старавшийся забыть - все обряды, скорее почувствовал, чем услышал, что оттуда, из погребения, раздался тихий благодарный вздох. Вздох, который вряд ли мог услышать кто-то из живых.

Обряд был завершен. Пусть, неполный, пусть, по малому канону, но он был отправлен верно, и он завершился.

Годы, проведенные в храмовом училище, давали знать свое. Даже если сан так и не был получен.

Мужчина медленно встал, отряхнул с черных брюк налипшую землю, оглянулся на молчаливых рейтаров, столпившихся вокруг.

-По коням! - резко скомандовал Мортен. - Господин барон скоро перчатки свои сжует от нетерпения.

Перед самым закатом экипажи добрались до Хундсбаха. Если Винтару не изменяла память - а, по крайней мере, в этом ей врать было не с чего, до развилки, уводящей в сторону Лундера, прочь с Королевского тракта, оставалось всего ничего. А это значило, что вопросы, появившиеся сегодня днем в карете, стоило разрешить как можно скорее. Иначе через пару дней будет уже поздно.

На ночь путешественники остановились в гостинице "Кровь сильфа" - направляясь в Бирикену, Кенниг не решился поселиться в ней, вполне резонно опасаясь, что счет даже за несколько часов проживания будет выставлен такой, что дешевле, наверное, будет купить пару гостиниц помельче. Впрочем, господина Таузига это, похоже, не останавливало. Что, кстати, весьма странно, если учитывать, как он мялся по поводу второй кареты и рассказывал о трудностях с бюджетом Бирикены....

Как бы то ни было, комната на втором этаже, доставшаяся лже-инквизитору, оказалась весьма приличной. Там даже обнаружилась пара диванчиков, на которых вполне могли переночевать слуги - а значит, самому Кеннигу по крайней мере одну ночь не придется спать на полу.