Отложенная война - [80]

Оставшись без тылового снабжения, Гудериан на первых порах не унывал. Бензина для его техники вполне хватало – трофейного бензина. В каждом захватываемом городе они до краев заливали свои бензобаки французским топливом с попадающихся нетронутыми складов, отдельных резервуаров, цистерн и даже обычных гражданских бензозаправок. Хуже обстояло дело с боеприпасами – трофеи, естественно, не подходили, но Шнеллер Гейнц, уверенный в своем непревзойденном мастерстве и счастливой звезде, прогонял от себя такие грустные мысли.

Постепенно умнели французы. Когда передовые германские танки вообще без единого выстрела и завала на дороге, грозно лязгая железом и отравляя воздух сизыми выхлопными газами, ворвались в следующий пункт своего назначения, город Абвиль, и, не встретив ни одного француза в военной форме, решили слегка отдохнуть и заправиться перед последним броском к морю – оказалось, что далеко не все так просто. Бензина не было. В смысле, совсем не было. Буквально не капли. То, что французы не успели вывезти, они просто сожгли – кое-где еще догорали топливные емкости и строения. Немцы кинулись по гаражам транспортных и иных предприятий – пусто; попробовали было слить бензин из баков довольно многочисленных гражданских автомобилей и автобусов – баки тоже оказались пустыми, под многими машинами на мокром после недавнего дождя булыжнике и асфальте до сих пор красиво переливались радужные разводы.

Спешно проведенные даже без особого пристрастия допросы показали, что по категорическому приказу французского военного командования и городской администрации все жители Абвиля обязаны были еще вчера полностью слить топливо из своих частных и служебных транспортных средств и канистр и или сжечь его, или просто «удобрить» землю. Командовал первым ворвавшимся в город германским танковым батальоном майор Вайцман, получивший повышение за успешно пройденную польскую компанию, где он еще в звании капитана командовал танковой ротой. В конце сентября прошлого года Вайцману довелось, фальшиво улыбаясь, приветствовать «союзного» русского (хотя его противная круглая физиономия была явно еврейской) майора-танкиста, собиравшегося (какой наивный) отбирать у поляков тогда уже занятый вермахтом Люблин.

Сейчас майор Вайцман решил проявить инициативу и поскорее найти топливо для опустевших в дороге бензобаков многочисленной гусеничной и колесной техники. Совершенно не заморачиваясь угрызениями совести, наслаждаясь собственной властью, он приказал взять 10 заложников из числа оказавшихся на рабочем месте служащих мэрии во главе с мэром и случайных прохожих и объявил ультиматум: или в течение часа в Абвиле находится в достаточном количестве бензин, или все они будут развешены на фонарях прямо на городской площади.

И его непосредственный командир полковник фон Либбенов, и командующий дивизией Кирхнер, и сам Гудериан инициативу своего рьяного подчиненного не отменили. Но, не до конца полагаясь на ее результат, Быстроходный Гейнц все-таки распорядился послать в разные стороны в набеги на близлежащие городки-коммуны грузовики с пустыми бочками и канистрами в сопровождении бронетехники. «Набегали» без толку – пусто было во всей округе, а кое-где такие не достаточно мощные группы «фуражиров» попадали под французский обстрел и даже несли потери.

Час прошел, бензина по-прежнему не было. Вероятнее всего, припрятанный бензин в городе оставался. Но никто из горожан не принес даже канистры. То ли абвильцы до конца не поверили, что совершенно мирных и безоружных их сограждан вполне цивилизованные немцы вот так запросто, ни за что ни про что, казнят; то ли те, кто бензин припрятал, не хотели это показывать и нарываться на неприятности, которые могли приключиться и сейчас со стороны немцев, и в последствии со стороны своих.

Вынужденный приостановить так успешно начинавшееся наступление нетерпеливый Гудериан, нахмурив брови и сжав узкие губы, молчал, не вмешиваясь и не запрещая садисту-подчиненному выполнить жестокую угрозу. Поощренный молчанием командования майор Вайцман, скрывая под строгим выражением лица возбуждающее наслаждение от предстоящей публичной казни, приказал исполнить ультиматум до конца. Десять невезучих совершенно случайно отобранных в заложники французов со связанными за спиной руками, до последнего не верящих, что их просто так, ни за что, убьют, совершенно обыденно вздернули вверх на фонарях и деревьях на площади прямо перед мэрией. Среди немцев нашлись добровольцы, которые с удовольствием проявили свои уже не сильно скрываемые с началом боевых действий садистские наклонности. И согнанные под угрозой оружия из близлежащих кварталов обыватели были ошарашены таким умопомрачительным варварским зрелищем.

Когда последнее безвинное тело перестало биться в смертных конвульсиях и неподвижно вытянулось на удлинившейся шее, не доставая ногами до земли, немцы грубо оттеснили прикладами карабинов из жавшейся друг к другу толпы оглушенных германской жестокостью зрителей еще два десятка первых попавшихся человек, в том числе и женщин, и детей. Громко озвученное переводчиком требование командовавшего расправой майора было прежним – бензин или их смерть. На все про все – опять час. Кроме того объявлялось, что отныне хранение бензина категорически запрещено – у кого найдут – казнят всю семью или, если это гараж, – хозяина и всех его работников. С другой стороны, приветствовалось доносительство.