Откуда течёт «Неман» - [46]

Тишина. Только далеко-далеко шумят проходящие поезда. А больше ни звука. Все домашние спят, и кажется, — ты один, совсем один на свете, может быть, во всей Вселенной. Один — и нет никому и ничему до тебя дела. Живешь — хорошо, умрешь — тоже... да, тоже, в общем-то, хорошо. Ведь умереть так же естественно, как и родиться.

А вот тебе (именно тебе) до всего и до всех есть дело. Ты вобрал в себя весь мир, всю Вселенную и чувствуешь себя в ответе за этот мир и эту Вселенную. Это не эгоцентризм, нет! Это скорее та всечеловечность и всемирность, о которой в свое время говорил Достоевский и которая, собственно, делает человека человеком.

25 марта 1975 г.

Почти весь день в 107-м минском среднем ГПТУ. Макаенок, Алексеев, Кулаковский, Савеличев, Козлович, Спринчан, Янищиц... Со стороны профтехобразования — Макаенок, Соколовский, Карпова... Словом, народу хватало. Я уже не говорю о самих учащихся.

Сначала осмотрели выставку технического творчества. Потом переехали в училище и собрались за «круглым столом». Максимов открыл. Потом слово сказал Макаенок и информацию сделал Козлович — о том, что мы печатали... После Козловича выступали кто хотел. Говорили коротко — по пять-семь минут — и в общем по-деловому. Были и конкретные предложения, поднимались проблемы, ставились вопросы... Словом, нам, неманцам, есть над чем подумать.

Когда «круглый стол» кончился, директор повел нас знакомиться с училищем. А после знакомства начался «огонек». Учащиеся пели, танцевали, разыгрывали сценки из пьес Макаенка «Извините, пожалуйста» и «Левониха на орбите». Гости, со своей стороны, произносили речи и читали стихи. Макаенок прочитал монолог матери, потерявшей девятерых сыновей. Прочитал не очень выразительно, кстати сказать. Евгения Янищиц и Бронислав Спринчан читали свои стихи. Читали хорошо. Особенно Спринчан. Голос у него дай бог!

А потом... потом руксостав техобразования и гости, то есть мы, неманцы, были приглашены к директору училища. Здесь тоже был «круглый стол», но совсем иного рода. Коньяк, шампанское, конфеты, апельсины... После третьей

рюмки генерал Алексеев стал петь. Я слушал и думал с опаской: бедняга, а ну как рассыплется! Ведь рюмку держать и то не может — рука дрожит... Бронислав Спринчан вскочил и прочитал свой перевод стихотворения Геннадия Буравкина «Мини». Макаенок, бывший уже навеселе, подхватил стихи, как эстафету, и давай балагурить в прозе. Довольно откровенно и скабрезно... Максимов, в свое время пострадавший именно из-за выпивки (был прокурором республики, а стал... начальником книготорга) — Максимов, гляжу, нервно ерзает за столом. Мне тоже все уже поднадоело. Я встал и сказал, что все, на этом надо ставить точку. Максимов обрадовался: «Да, да!» — и первым вышел из-за стола.

Встреча прошла хорошо. Только коньяк и шампанское и портят впечатление. Впрочем, когда мы возвращались на автобусе в город, одна женщина (кажется, из училища) не переставая твердила:

— Спасибо, что приехали к нам... Эту встречу ребята будут помнить всю жизнь!..

27 марта 1975 г.

Елена воротилась из Москвы. Она там чувствовала себя как рыба в воде. Да и научилась кое-чему. По ее словам, семинарские занятия проходили на более высоком уровне, чем в Литинституте.

Пресса ее не особенно жаловала. В отчетах Ленкина фамилия даже не упоминалась. Зато «Комсомолка» (в передовой статье за 26 марта) выдала ей по заслугам, зачислив ее в первую десятку. И А. Салынский в интервью «Советской культуре» упомянул. Очень скромно, правда.

В газетах по-прежнему фигурирует «Площадь Победы». Но, как говорит Аленка, вторая пьеса — «Под созвездием Гончих Псов» — получила на семинаре более высокую оценку: в ней чувствуется уже рука настоящего мастера! Впрочем, наряду с этим в ней легко обнаруживаются и недостатки — традиционность формы и вторичность некоторых образов. Профессора Ветлугина, например.

Каковы реальные результаты всей этой шумихи — конкурса и семинара?.. Пока довольно скромные. Ленинградский малый театр драмы сообщил Министерству культуры СССР, что берет и будет ставить «Площадь Победы». Эту

пьесу (окончательный вариант) Аленка передала и в журнал «Театр». Вот и все пока. Здесь, в Минске, ничего не продвинулось. И Киев молчит. Но это не имеет значения. Теперь важно, чтобы «Театр» напечатал. Остальное приложится.

19 августа 1975 г.

Давненько не брал в руки этой записной книжки. Поездки в Югославию, а потом в Сибирь выбили из привычной колеи. Путешествия дают впечатления, но они вместе с тем отнимают время, которое чем дальше, тем дороже.

Поездку в Сибирь Валентина назвала грустной. И она, действительно, была такой. Прощание, прощание... С живыми и мертвыми. Впрочем, грустно и другое. Сибирь не только созидается, но и разрушается помаленьку. Городки, расположенные на железной дороге, кажется, стали еще грязнее и деревяннее. Дорог, как и раньше, мало. Снабжение отвратительное — даже туфель сносных в магазине не купишь. Зато тайга — сплошное великолепие. Особенно в начале июля, когда она вся в цвету. Недаром Воруй-город (так в Красноярске зовут огромный дачный поселок) теснит ее, врубается в дебри, норовит забраться повыше, к вершинам гор.