Откуда эти названия? - [26]
Таким образом, гидроним Кама в бассейне Конды, на который обычно ссылаются, чтобы доказать хантыйское происхождение названия главной реки Пермской области, возможно, сам пермского происхождения.
В одном из источников XIV века читаем о крупнейшем левом притоке Волги: «…река же четвертая си есть именем Кама. Си обо обиходящиа и проходящиа всю землю Пермьскую, сквозь ню, по неиже мнози языцы седят»[69]. И в наши дни на берегах Камы звучит русская, коми, удмуртская, башкирская и татарская речь. Какому же языку принадлежит слово Кама?
Попыток ответить на этот вопрос было немало. В. Н. Шишонко, например, возводил гидроним к коми слову звукоподражательного характера кам, встречающемуся обычно в сочетании кам усис — 'со стуком упал'. По его мнению, название Кама образовано из первоначального Камва — 'вода с сильным падением'[70], но такая этимология для названия большой реки неприемлема.
Некоторые исследователи предполагали, что в основе гидронима удмуртское слово кема — 'долго'. По этой версии Кама — 'долгая или длинная река'[71]. Против этого объяснения есть возражения. Прежде всего, если Кама от удмуртского кема, то почему сами удмурты называют эту реку Кам-Шур?
Многие ученые, исходя из предположения, что древнейшим населением края были угры, искали объяснение в угорских яыках. Звуковое совпадение Кама с хантыйским кам — 'чистый, прозрачный' неоднократно служило и продолжает служить основанием для построения хантыйских гипотез. Некоторые из них попали и в популярную литературу[72]. Такое объяснение слова Кама не согласуется с историей заселения Прикамья. Мы уже знаем, что древнейшим населением его были прапермяне. Отсюда естественнее искать пермское, а не угорское происхождение названия. Угры, отколовшиеся от оставшейся части финно-угорского пранарода, согласно данным археологии и языкознания, около III тысячелетия до нашей эры «занимали территорию лесостепей и степей Южного Урала, Западной Сибири и Северного Казахстана»[73]. Только в IV веке пашей эры какая-то группа (предположительно угорского или тюрко-угорского) населения, по свидетельствам археологов, с территории Южного Приуралья попала в Среднее и Верхнее Прикамье. Будучи пришельцами, угры (или иной народ), надо полагать, не придумывали названия географических объектов, а переняли их готовыми от своих предшественников.
Есть и другое возражение. Этимология названия Кама, как 'чистая, прозрачная, светлая, белая' и так далее, не согласуется с законами возникновения названий крупных рек. Древнейшими гидронимами, как мы уже знаем, становились обычные нарицательные слова со значением 'вода, река'. Названия же типа долгая, светлая возникали в более поздние периоды.
Наконец, финно-угорские языки не знали в прошлом и не знают теперь гидронимов в форме прилагательного, типа Светлая, Белая. Прилагательные в этих языках, что видно и на примере коми топонимии, могут лишь предшествовать существительному (чаще всего географическому термину или другому нарицательному слову). Аналогичное наблюдаем и в угорских языках. Для иллюстрации приведем несколько двухкомпонентных гидронимов. В мансийском языке: Воитья — 'заливной луг, река' (в смысле 'река, протекающая по заливному лугу'); Келья — 'болотная река' (кел, келыг — 'болото'); Похтынья — 'грязная река' (похт — 'грязь'[74]; в хантыйском языке: Кулынг-йыгей — 'рыбная река', Йыгъ-сыгъэт — 'окуневая речка'[75].
Таким образом, несмотря на распространенность хантыйской гипотезы происхождения гидронима Кама, в ней много уязвимых мест.
Несколько лет назад в печати мы высказали предположение о связи гидронима Кама с этнотопонимом ком (Комму по коми — название Верхнего Прикамья)[76]. Такой взгляд в науке не нов. Его придерживался, например, крупнейший историк Урала XIX века А. А. Дмитриев, не оставивший, к сожалению, подробного обоснования. Здесь мы предлагаем дальнейшее развитие нашей точки зрения на происхождение названия Кама.
Условия для появления топонимов в современном смысле слова возникли тогда, когда человек перешел к оседлому образу жизни. Их подготовила эпоха неолита. Тогда в Прикамье обитали племена, говорившие на диалектах финно-угорского языка-основы. В эпоху бронзы, в I тысячелетии до нашей эры, на базе предшествовавшего неолитического населения формировались пермские племена ананьинской культурной общности — далекие предки современных удмуртов, коми-зырян и коми-пермяков. Они занимали все Прикамье и бассейн Вятки. Следовательно, в пермских языках, унаследовавших основу словарного состава финно-угорского праязыка, и надо искать истоки гидронима Кама.
В соответствии с законом расширения значений слов на ранних ступенях общественного развития можно сделать следующие выводы. В лексиконе местных охотников и рыболовов эпохи неолита было слово ком (кум, кам) со значением 'человек'. Гласный звук зависел от местного произношения. Варианты этого древнего слова до сих пор живут в пермских и угорских языках (хантыйское хум — 'человек, мужчина'; мансийское хум, хом — 'мужчина'; удмуртское кум в сложных словах саракум — 'зырянин', или 'зырян-человек', и
Виктор Топоров (1946–2013) был одним из самых выдающихся критиков и переводчиков своего времени. В настоящем издании собраны его статьи, посвященные литературе Западной Европы и США. Готфрид Бенн, Уистен Хью Оден, Роберт Фрост, Генри Миллер, Грэм Грин, Макс Фриш, Сильвия Платт, Том Вулф и многие, многие другие – эту книгу можно рассматривать как историю западной литературы XX века. Историю, в которой глубина взгляда и широта эрудиции органично сочетаются с неподражаемым остроумием автора.
Так как же рождаются слова? И как создать такое слово, которое бы обрело свою собственную и, возможно, очень долгую жизнь, чтобы оставить свой след в истории нашего языка? На этот вопрос читатель найдёт ответ, если отправится в настоящее исследовательское путешествие по бескрайнему морю русских слов, которое наглядно покажет, как наши предки разными способами сложения старых слов и их образов создавали новые слова русского языка, древнее и богаче которого нет на земле.
Набоков ставит себе задачу отображения того, что по природе своей не может быть адекватно отражено, «выразить тайны иррационального в рациональных словах». Сам стиль его, необыкновенно подвижный и синтаксически сложный, кажется лишь способом приблизиться к этому неизведанному миру, найти ему словесное соответствие. «Не это, не это, а что-то за этим. Определение всегда есть предел, а я домогаюсь далей, я ищу за рогатками (слов, чувств, мира) бесконечность, где сходится все, все». «Я-то убежден, что нас ждут необыкновенные сюрпризы.
Содержание этой книги напоминает игру с огнём. По крайней мере, с обывательской точки зрения это, скорее всего, будет выглядеть так, потому что многое из того, о чём вы узнаете, прилично выделяется на фоне принятого и самого простого языкового подхода к разделению на «правильное» и «неправильное». Эта книга не для борцов за чистоту языка и тем более не для граммар-наци. Потому что и те, и другие так или иначе подвержены вспышкам языкового высокомерия. Я убеждена, что любовь к языку кроется не в искреннем желании бороться с ошибками.
Литературная деятельность Владимира Набокова продолжалась свыше полувека на трех языках и двух континентах. В книге исследователя и переводчика Набокова Андрея Бабикова на основе обширного архивного материала рассматриваются все основные составляющие многообразного литературного багажа писателя в их неразрывной связи: поэзия, театр и кинематограф, русская и английская проза, мемуары, автоперевод, лекции, критические статьи и рецензии, эпистолярий. Значительное внимание в «Прочтении Набокова» уделено таким малоизученным сторонам набоковской творческой биографии как его эмигрантское и американское окружение, участие в литературных объединениях, подготовка рукописей к печати и вопросы текстологии, поздние стилистические новшества, начальные редакции и последующие трансформации замыслов «Камеры обскура», «Дара» и «Лолиты».
Наталья Громова – прозаик, историк литературы 1920-х – 1950-х гг. Автор документальных книг “Узел. Поэты. Дружбы. Разрывы”, “Распад. Судьба советского критика в 40-е – 50-е”, “Ключ. Последняя Москва”, “Ольга Берггольц: Смерти не было и нет” и др. В книге “Именной указатель” собраны и захватывающие архивные расследования, и личные воспоминания, и записи разговоров. Наталья Громова выясняет, кто же такая чекистка в очерке Марины Цветаевой “Дом у старого Пимена” и где находился дом Добровых, в котором до ареста жил Даниил Андреев; рассказывает о драматурге Александре Володине, о таинственном итальянском журналисте Малапарте и его знакомстве с Михаилом Булгаковым; вспоминает, как в “Советской энциклопедии” создавался уникальный словарь русских писателей XIX – начала XX века, “не разрешенных циркулярно, но и не запрещенных вполне”.