Открывая новые страницы... - [5]

История любит парадоксы. Советская Россия вышла на международную арену со знаменитым ленинским Декретом о мире; с декретом, который предложил всем воюющим народам и их правительствам начать немедленно переговоры о заключении «справедливого демократического мира», то есть мира без аннексий и контрибуций. И первый мирный договор, который подписала Советская Россия, был образцом несправедливости и недемократичности, содержал в себе и аннексии (от Советской России отторгались территории площадью около 780 тысяч квадратных километров с населением 56 миллионов человек), и контрибуции (Советская Россия обязалась уплатить 3 миллиарда рублей «для покрытия расходов на содержание пленных»).

Удивляться не приходится. Декрет о мире исходил из перспективы международной социалистической революции. В Смольном никто не рассчитывал на то, что империалистические хищники «осознают» и превратятся в кротких агнцев. Расчет был другой — на превращение войны империалистической в войну гражданскую, на то, чтобы довести до конца и дело мира, и дело освобождения трудящихся от всякого рабства и всякой эксплуатации. Но события стали развиваться по другому сценарию. Нам пришлось иметь дело не с народами, не, как говорил Ленин, с «международной демократией», а с империалистическими правительствами. И пока мы были слабы, приходилось жить не по законам справедливости, а по законам сильных.

Кайзеровской Германии мир на Востоке был нужен для того, чтобы энергичнее вести войну на Западе. Но для Петрограда это не имело решающего значения. Рабочие и крестьяне России не чувствовали себя связанными союзническим долгом по отношению к промышленникам Великобритании или финансистам Франции. И 26 ноября 1917 года в районе Паневежа советские парламентеры перешли в немецкие окопы. Имевшееся у них удостоверение гласило:

«Именем Российской Республики,

По уполномочию Совета Народных Комиссаров, я, Народный Комиссар по Военным и Морским делам и Верховный Главнокомандующий армиями Российской Республики, уполномочиваю парламентеров: 9-го Гусарского Киевского полка поручика Владимира Шнеура и членов армейского комитета V армии военного врача Михаила Сагаловича и вольноопределяющегося Георгия Мерена, обратиться к высшему начальнику германской армии на участке, где будут приняты эти парламентеры, с просьбой запросить высшее командование германской армии, согласно ли оно прислать своих уполномоченных для открытия немедленных переговоров об установлении перемирия на всех фронтах воюющих стран, в целях начатия затем мирных переговоров.

В случае удовлетворительного ответа со стороны высшего командования германской армии, парламентерам поручено установить место и время для встречи уполномоченных обеих сторон.

Народный Комиссар по Военным и Морским делам,

Верховный Главнокомандующий

Н. Крыленко».

Немцы были оперативны. На следующий день генерал-лейтенант фон Гофмейстер сообщил парламентерам, что Берлин готов начать переговоры о перемирии 2 декабря в Ставке командования Восточным фронтом (Брест-Литовск). Фактически переговоры начались 3 декабря. Советскую делегацию, включавшую четырех большевиков, двух «левых» эсеров и четырех беспартийных (рабочий, крестьянин, солдат и матрос), возглавлял А. А. Иоффе. Делегацию Четверного союза (Германия, Австро-Венгрия, Турция и Болгария) — главнокомандующий армиями Восточного фронта принц Леопольд Баварский, а на деле — его начальник штаба генерал Макс Гофман. 15 декабря перемирие было подписано.

Через неделю, 22 декабря, начались переговоры о мире. Предложенные нам условия были тяжелыми. В. И. Ленин понимал, что при данном соотношении сил рано или поздно придется принять любые условия. Решили по возможности затягивать переговоры, чтобы использовать трибуну Бреста для обращения к народам обеих воюющих сторон. К середине января тактика затягивания исчерпала себя, и Ленин дает указание: держимся до ультиматума и сдаем позиции.

Усиливается борьба внутри партии. 21 января проходит совещание ЦК РСДРП(б) с партийными работниками. В. И. Ленин зачитывает и обосновывает свои «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира». За тезисы высказываются 15 участников совещания, за революционную войну — 32, за формулу «ни мира, ни войны» — 16. На заседании ЦК 24 января эта формула собрала 9 голосов против 7. На совещании ЦК с представителями разных течений 3 февраля большинство (9:5) отвергло возможность подписания в данный момент мира с Германией.

Страницы документов тех воспаленных дней позволяют реконструировать, воссоздать необычный характер дискуссии в высших партийных инстанциях. Это была не только политическая дискуссия на злободневную и спорную тему. Это было выяснение теоретических истоков происходящего. Это был анализ конкретной и нестандартной ситуации в широкой исторической системе координат.

Так, например, таблица голосования, составленная для совещания 3 февраля, включала в себя следующие вопросы:

I. Допустим ли вообще мир между социалистическим и империалистическим государствами?

II. Допустимо ли сейчас подписать Германский аннексионистский мир?