Открывая новые страницы... - [40]

Конечно, формулировки секретных договоренностей, если судить о них по текстам известных копий, неприемлемы политически и нравственно. Социалистическое государство не вправе было опускаться до уровня обычной в те годы империалистической практики разграничения «сфер интересов» и заявлять великодержавные притязания на «территориально-политические преобразования» в Восточной Европе. Все это заслуживает безоговорочного осуждения.

IV

Война началась 1 сентября. Германские войска перешли польскую границу и начали наступление по всему фронту. Польский народ, польский солдат решительно встали на защиту отечества, заняли патриотическую, антифашистскую позицию. Отпор агрессору, оказанный народом, сделал необходимым и для тогдашнего польского правительства принять концепцию сопротивления фашизму. Несмотря на героическое сопротивление польских солдат и офицеров, численное и техническое превосходство немецкой армии дало себя знать.

Вплоть до середины сентября Советское правительство воздерживалось от каких-либо действий. Только 17 сентября, когда германская армия подходила к Бресту и Львову, штурмовала Варшаву, польское правительство фактически уже не контролировало положение в стране и военное поражение Польши стало очевидным, советским войскам был отдан приказ перейти границу и занять территории, населенные в подавляющем большинстве белорусами и украинцами.

По заключенному 28 сентября «Договору о дружбе и границе», размежевание между СССР и Германией было проведено примерно по так называемой «линии Керзона», определенной странами Антанты как восточная граница Польши еще в 1919 году. Это была этническая граница между польским населением, с одной стороны, и украинским и белорусским — с другой. Д. Ллойд Джордж писал осенью 1939 года польскому послу в Лондоне, что СССР занял «территории, которые не являются польскими и которые были силой захвачены Польшей после первой мировой войны… Было бы актом преступного безумия поставить русское продвижение на одну доску с продвижением Германии».

Политико-дипломатические усилия Советского Союза во время войны, нацеленные на создание сильного, суверенного польского государства, военные действия Советской Армии (а в боях за независимость Польши, которые мы вели плечом к плечу с польскими войсками и всеми польскими патриотами, погибли свыше 600 тысяч советских солдат и офицеров) — все это убедительное свидетельство того, что советская политика в отношении Польши не диктовалась какими-либо своекорыстными, а тем более агрессивными намерениями. Вся последующая линия СССР в польском вопросе не только не противоречила долговременным интересам польского народа, но неизменно направлялась на активную защиту его интересов на международной арене, на установление и международное признание новых справедливых границ возрожденной Польши.

Очень точную характеристику многочисленным зарубежным спекуляциям по поводу событий 1939 года дал М. С. Горбачев: «Говорят, что решение, которое принял Советский Союз, заключив с Германией пакт о ненападении, не было лучшим. Возможно, и так, если руководствоваться не жесткой реальностью, а умозрительными абстракциями, вырванными из контекста времени. И в этих условиях вопрос стоял примерно так же, как во время Брестского мира: быть или не быть нашей стране независимой, быть или не быть социализму на Земле»[27]. Ситуация в августе 1939 года действительно напоминала обстановку конца 1917 года — начала 1918 года, когда в партии шли дебаты вокруг брест-литовских переговоров и В. И. Ленин говорил: или наше правительство пойдет на заключение «мира похабного», или оно будет «сметено».

Как представляется, события 1938–1939 годов должны оцениваться исходя из реальной обстановки того времени и с полным учетом как узкоклассовой эгоцентристской, беспринципной политики Лондона и Парижа, так и субъективных ошибок и негативных сторон курса тогдашнего советского руководства во главе со Сталиным. Ошибкой было уже то, что в нашу дипломатию в сферу межгосударственных общений были привнесены элементы сталинских административно-командных методов. Очевидно, например, что Сталин не принял должных мер по укреплению новой границы, по целесообразному эшелонированию войск, вооружений и стратегических ресурсов.

Даже если допустить, что Гитлер в конечном счете больше, чем СССР, выиграл от отсрочки столкновения с нашей страной, что не оправдался расчет Сталина на затяжную войну на Западе, все же и при таких допущениях пакт о ненападении от 23 августа 1939 года не может не рассматриваться как вынужденная, продиктованная Советскому Союзу конкретно-исторической обстановкой тех дней мера, единственная остававшаяся возможность избежать немедленного вовлечения в войну — на западе и востоке, причем, как знать, снова против объединенного фронта всех империалистических держав. С другой стороны, заключенный 28 сентября 1939 года «Договор о дружбе и границе» с Германией вызвал уже в то время и вызывает сейчас резкую «реакцию неприятия». Конечно, правильным было решение проводить размежевание с гитлеровцами по линии этнического раздела между районами с большинством собственно польского населения и районами проживания белорусов и украинцев. Однако квалифицировать такое размежевание как «границу» было, разумеется, неправомерным, даже учитывая ту тяжелую ситуацию, в которой Советский Союз в тот момент находился. Это, конечно, была грубая политическая ошибка. Прямым попранием ленинских норм советской внешней политики явилось содержавшееся в самом названии и тексте договора от 28 сентября обещание развивать «дружбу» с государством-агрессором, совершившим неспровоцированное нападение на Польшу. Ни с политической, ни с моральной точек зрения оправданий этому быть не может.