Открывая Москву. Прогулки по самым красивым московским зданиям - [13]

И вот однажды, зимой с 1860 на 1861 год, пришел ко мне в Публичную Библиотеку один знакомый (купец Иван Каратаев, библиофил. – А.В.), весь век возившийся с книгами и рукописями, сам ревностный собиратель и уже собственник довольно богатой коллекции. Он был в сильном негодовании, он был почти в ярости. “Знаете ли, что теперь делается? – сказал он, отведя меня в сторону. – Румянцовский музей хотят выбросить вон из Петербурга. Уверяют, что он здесь не нужен, что он тут совершенно лишний. Его хотят выпроводить в Москву, чтоб он там сделался началом большой публичной библиотеки”. – “Как, может ли быть?” – “Да, это уже дело решенное. Уже и представление пошло. Через несколько месяцев станут перевозить музей в Москву, а дом Румянцева продадут!” – Я был поражен. Как? продавать исторический, народный памятник! Продавать дом Румянцева, пожертвованный русскому народу, один из редких монументов великой любви и преданности народу, глубокого желания быть ему в самом деле полезным! Я был глубоко поражен, я не верил, чтоб такой варварский проект мог существовать, чтоб решено было приводить в исполнение такую невозможную, на мои глаза, вещь.

Я сообщил невообразимую новость нескольким молодым людям, столько же, как и я, ценившим Румянцовский музей и видевшим в нем народную славу. Они тоже не хотели верить, но пришлось нам поверить, когда мы пошли за справками, и тотчас же убедились, что да, правда, намерение уничтожить Румянцовский музей в Петербурге в самом деле существует и что дело в ходу, хотя содержится под порядочным секретом. Это глубоко возмущало нас. Из числа этих знакомых мне всего ближе был тогда Владимир Ив. Ламанский, с которым мы постоянно встречались в Публичной Библиотеке (он состоял там в числе молодых “вольно-трудящихся”, заведенных в то время бароном Корфом): нас соединяли многие общие интересы, общие научные и отечественные взгляды, мы были приятели. Убедившись оба, что Румянцовскому музею действительно грозит опасность и что времени терять нечего, мы решили, что надо попробовать остановить это некрасивое дело, если есть еще какая-нибудь возможность.

Мы начали с того, что повидались со всеми главными учеными петербургскими, академиками и профессорами, и передали им новость про Румянцовский музей. Все были поражены не меньше нашего и точно так же не хотели сначала даже верить. Печатные протесты были в то время в большом ходу у нас везде, и к ним часто прибегали люди самых разнообразных общественных настроений. Протест получил следующий вид:

Заявление.

“В Петербурге пронесся слух, что Румянцовский музей будет переведен в Москву, самое здание продано, а собрание рукописей, книг и прочие коллекции переданы в Московский университет. Главное значение музея заключается в его рукописях, незаменимых, как единственных в своем роде. Долгом считаем выразить наше убеждение, что такое нарушение прав Петербурга на один из его лучших исторических памятников было бы невознаградимою потерею для здешних исследователей русской истории и древности. А. Востоков. – Н. Булич. – Н. Благовещенский. – A. Вицын. – К. Кавелин. – Н. Костомаров. – В. Ламанский. – П. Пекарский. – А. Пыпин. – И. Срезневский. – B. Стасов. – М. Сухомлинов”.

Говорят: это должно быть сделано потому, что в Москве необходимо устроить публичную библиотеку, а Румянцовский музей в Петербурге лишний: им пользуются слишком мало, а в Москве, напротив, будут пользоваться много; там он послужит основанием, ядром будущей публичной библиотеки, около которого станут группироваться будущие приращения.

Но оба эти резона в полной мере не логичны. Какая же связь между тем, что в Москве надо устроить публичную библиотеку и что в Петербурге есть Румянцовский музей? Неужели московская библиотека не может быть основана без Румянцовского музея, и только один Румянцовский музей может сделать то, что явится на свет московская публичная библиотека? Никто, конечно, не станет спорить против того, что Москве библиотека нужна, и можно только жалеть, что ее там до сих пор нет. Но за что же лишать, по этому случаю, Петербург того, что принадлежит ему вследствие события исторического – патриотического подвига государственного канцлера графа Румянцева, лишать Петербург того, что составляет его гордость?

Говорят, будто в Москве сокровища Румянцовского музея будут полезнее, чем в Петербурге. За что такое унижение Петербурга, за что такое непомерное превознесение Москвы? И кто может быть не то что судьею, а пророком в этом вопросе? Для этого нужна была бы какая-то невообразимая и невиданная комиссия, которая решила бы, что все сделанное до сих пор петербургскими учеными, на основании Румянцовских рукописей, мало или ничтожно, а Москва будет работать совершенно иначе. Не надо забыть того, что классические сочинения, хотя бы одного только Востокова, почти исключительно опираются на Румянцовский музей…

Любопытно также было узнать: мыслимо ли было бы, чтоб Париж, Лондон, Берлин или Вена согласились бы отправить в Реймс, Лион, Бордо или Гавр, – и Йорк, Дублин, Эдинбург или Оксфорд, – в Лейпциг, Кассель, Йену или Штутгарт – одну из своих капитальных библиотек, да еще преимущественно состоящую из наидрагоценнейших рукописей? Конечно – никогда!