Открытый научный семинар:Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011 - [476]

Хоружий С.С.: Тут очевидным образом возникает еще одна сфера пресловутой смерти субъекта, о которой говорит фундаментальная философия?

Ивахненко Е.Н.: Очень много смертей уже объявляли. Я не связывал бы ситуацию субъекта, о котором мы говорили, со смертью похожей на смерть текста в постмодернистских интерпретациях. Его ситуация — это реальная возможность стать другим с неопределенными и спонтанными последствиями.

Хоружий С.С.: Вопрос в том, каким другим? Смерть — это тоже становление чем- то другим.

Сержантов П.Б.: Стать вещью?

Ивахненко Е.Н.: Дело не в вещах. Речь идет о том, что мы меняемся не сами по себе, не исходя из какой-то точки намеченных изменений, а мы меняемся спонтанно, в ходе соработничества. Причем меняемся очень существенно. Более того, мы меняем социальную ткань. Я опять отсылаю вас к примеру с информационными технологиями и Интернет-комьюнити. Появляются акции, которые вне технологических устройств вообще нельзя было себе вообразить. Я не только флешмоб имею в виду. Сама по себе социальность меняет свою ткань, качество этой ткани, исходя из прогрессирующей аутопоейтической конструкции. Идентичность ведь тоже можно рассматривать как знаниевый конструкт, а не как набор ядерных, ментальных конструктов. Знания меняются, и мы меняем идентичность. А менять идентичность — это в некотором смысле быть не тем, кем я есть.

Сержантов П.Б.: Концепт эпистемической вещи, о котором вы говорили, и концепт виртуального. Тут напрашивается какое-то сопоставление. Вы говорили о таких свойствах эпистемических вещей как незаконченность, незавершенность. Виртуальность же характеризуется как недоактуализированность. Можно ли соотнести эпистемические вещи с понятием виртуального?

Ивахненко Е.Н.: С виртуальным сложно. Кстати, в английском языке «виртуальный» означает «фактический».

Хоружий С.С.: Мне представляется, что прямой связи с виртуальностью тут нет.

Ивахненко Е.Н.: Нет прямой связи. Но один момент необходимо прояснить. Одно дело «незавершенность» по отношению к тому, что мы знаем, как оно должно быть в будущем. Вот говорят: он еще не совсем специалист, он учится. А каким должен быть специалист, мы знаем. Или, скажем, он еще не вырос (как организм), но его генетическая

программа задает то, каким он должен стать, когда вырастет. Это одна «незавершенность». В случае с эпистемическими вещами ситуация другая. Тут незавершенность — совсем другое понятие. Здесь незавершенность есть способ продолжения, дления себя во времени. Это не движение к какому-то законченному состоянию. В этом смысле мы должны не только свое социологическое воображение поменять, поскольку часто наше воображение построено на представлении о том, что незавершенность — это по отношению к чему-то конечному. А вот этого «чего-то» и нет. Выдвинутые ящики и папки, уходящие в темноту — эта метафора Кнорр-Цетиной примерно об этом и говорит. Мне кажется, важно различать эти две «незавершенности». О виртуальности же я не думал. Вот Василий пишет диссертацию по информационным объектам, Интернет-комьюнити, возможно, у него есть соображения относительно виртуальности и аутопоейзиса.

Василий: Виртуальность и аутопоейзис системы в принципе соотнести можно. Когда мы начинаем говорить о виртуальной реальности, то там, естественно, тоже запускается аутопоейзис. Но это просто среда запуска. Если мы говорим о неком виртуальном объекте, таком как модель (например, экономическая модель), то она может быть очень жестко детерминирована, задана и ограничена. Тогда мы не можем говорить об аутопоейзисе. Если мы имеем жесткие границы и не имеем развития, некой жизни, процесса, не заданного самим создателем, то мы не будем говорить об эпистемических вещах. Как только мы сталкиваемся с процессом, гипотезой или моделью, результат которых не предзадан, то мы имеем дело с аутопоейзисом.

Ивахненко Е.Н.: Есть еще один пример из квантовой механики. Я имею в виду очень известный эпизод в переписке Эйнштейна с Максом Борном об их споре относительно детерминированности процессов во Вселенной: «Играет ли Бог в кости со Вселенной или нет?». Мне кажется, что это столкновение классических и неклассических взглядов на детерминацию также внесло сложность в наше социологическое воображение. Похоже, мы делаем такую же ошибку: нам кажется, что материальный мир — такой грубоватый, а наше мышление — такое тонкое. А получается, что наше мышление не готово к тому, чтобы схватить обнаруженные и стучащие в нашу жизнь факты. Мышление в этой ситуации демонстрирует консервативность, пытаясь опереться на старый словарь, на прежние мыслительные схемы, комбинируя их. Иногда это удается. Но, в конечном итоге это все равно, что искать эфир в XIX веке.

Хоружий С.С.: Понятно, ответ на первый свой вопрос я получил. Еще один короткий вопрос технического рода. В том, что вы нам рассказали, где именно был элемент вашего нововведения, который явно присутствовал? В сфере коммуникации концепт автопоэзиса уже применялся. Вам принадлежат экономические иллюстрации, это так?

Ивахненко Е.Н.: Некоторые принадлежат. Но я бы сказал, что это нововведение я обозначил во втором тезисе. Речь идет о сращивании двух тем. Объект-центричная социология вызывала у меня интерес по каким-то интуитивным соображениям, поскольку она охватывает изменчивость, значимую в этой теме. Но тема аутопоейзиса стоит отдельно. Первое сращение производится при разделении объектов на инструментальные (оснастку) и эпистемические по принципу аутопоейзиса. Такого различения я больше нигде не встречал.