Открытые глаза - [11]

ГЛАВА СЕДЬМАЯ У ИСПЫТАТЕЛЕЙ ВСЕГДА ВОЙНА

День Победы Гринчик встретил в Москве. Вместе с другими испытателями, которые остались живы, бродил по Красной площади, хмельной от радости и от вина. Ночное небо расцветало над ними, незнакомые люди останавливали летчиков, обнимали, целовали.

— Ну, братцы, — сказал Гринчик друзьям, — эта война последняя. Такую Германию разбили! Они ж поймут!

В тот день по радио Черчилль клялся в вечной любви к Советской России: «Наши сердца на этом острове и во всей империи преисполнены благодарности нашим замечательным союзникам». Ликовал Лондон. В Германии был взят в плен Вернер фон Браун, создатель ФАУ-2, в чьем мозгу созрел адский план обстрела британской столицы. «Вперед, Британия! — закончил Черчилль. — Да здравствует дело свободы! Боже, храни короля!» Выступил по радио и американский президент: «Я призываю моих соотечественников посвятить этот день памяти тех, кто отдал свою жизнь, чтобы сделать возможной нашу победу».

Кончилась война. Но не знали летчики, как не знали миллионы простых людей, что в те самые майские дни американские монополисты лихорадочно вывозили из Германии патенты, чертежи самолетов, бомб, ракет, а заодно и немецких специалистов, в том числе Вернера фон Брауна, который в будущем возглавит заокеанскую ракетную горячку. Не знали летчики, что в тот момент, когда Трумэн произносил свою радиомолитву, на столе его уже лежал меморандум: «Через четыре месяца мы, по всей вероятности, завершим создание самого страшного оружия из всех, известных в истории человечества, причем одной атомной бомбой может быть разрушен целый город…»

Меморандум был наисекретнейший, но уже летали над Европой новые самолеты — стратегические бомбардировщики, которые понесут на своих крыльях атомную смерть; уже строились военные базы; недавние союзники сооружали их у наших границ — многое было известно. Именно потому в мае сорок пятого года были заложены у нас проекты новых реактивных самолетов. Потому мы не оказались безоружны год спустя, когда завьюжила «холодная война».

Да, война окончилась, люди верили, что это последняя из войн на земле; для испытателей война продолжалась. 17 мая 1945 года — десяти дней не прошло после победы — случилась тяжелая авария у Сергея Анохина. Мало кто мог бы выйти живым из такой переделки. Самолет развалился в воздухе, летчик был тяжело ранен. Но не зря Сергей был заслуженным мастером парашютного спорта — выпрыгнул, раскрыл парашют. А когда друзья пришли в госпиталь, им сказали, что положение Анохина очень серьезно: у него сломана левая рука и поврежден левый глаз. Рука — пустяки, срастется, а вот с глазом дело плохо, глаз придется удалить… Еще один испытатель был выбит из авиации. И какой испытатель!

Гринчик не особенно любил признавать чужое первенство. Перед Анохиным он преклонялся. Это был пилот прирожденный, удивительный. О нем говорили: «Человек-птица». Анохин начинал и Крыму, а Коктебеле, был известным планеристом. Еще в 30-х годах он прославился на всю страну: сознательно, ради эксперимента, довел планер в полете до разрушающей нагрузки — разрушил его в воздухе. Анохин умел многое из того, что умели другие испытатели, но он умел и больше: фигуры высшего пилотажа, какие Гринчик великолепно делал на высоте тысячи метров, где всегда можно выпрыгнуть с парашютом, те же фигуры Анохин выполнял у самой земли. Те же? А вы попробуйте пройти по доске на метровой высоте, а потом по ней же — над пропастью. Страшно даже подумать об этом, не так ли? А ведь та же доска, и ширина не уменьшилась… Спокойная уверенность в себе, постоянное хладнокровие, презрение к смерти — вот чему хотел научиться у Анохина Гринчик. Он и сам умел владеть собой, скрывать волнение, но Сергей — тот действительно всегда был спокоен. Прибавьте к этому глазомер, странное, почти неестественное птичье чувство высоты. Профессор Вишневский сказал: «Едва ли с одним глазом летчик сможет при посадке правильно определить расстояние до земли. Он теряет так называемое глубинное зрение. От этого не уйти: закон физики».

Анохин вернулся из госпиталя молчаливый, замкнутый. Приходил на аэродром, сидел в летной комнате, подолгу стоял на линейке самолетов. Ему все были рады, и в то же время присутствие его как-то сковывало летчиков. Когда Сергея вызывали на разговор, спрашивали о планах, он говорил, что будет летать. Подумаешь, глаза нет! Без ног люди летают! В ответ летчики неловко улыбались, поддакивали, говорили, что, мол, время покажет, а пока ему лучше бы отдохнуть, сил набраться. Гринчик слушал эти разговоры неодобрительно: зря морочат голову человеку. Что он, кисейная барышня? Летчик, сильный мужик, можно ему и правду сказать. С Гринчиком спорили. «А ты веришь, что он сможет летать? — спрашивал Гринчик. — Молчишь? Ну и молчи. Врать — это не гуманность». И однажды сказал Анохину с глазу на глаз:

– Ты вот что, Серега, брось это. Другие тебе, может, и не скажут, а я скажу. Не ребенок, поймешь. И чем скорее поймешь, тем для тебя лучше. Что значит: «Без ног летают?» Во-первых, Маресьев самолеты не испытывает. Во-вторых, то ноги, а то глаз. Летать ты не будешь.