Открытые дворы. Стихотворения, эссе - [8]
Шрифт
Интервал
все-то меня не отымут
и не отпустят меня
лиц безымянных значенья
шепот тихий камей
каменных лиц имена
на той стороне Садовой, прямо
на той стороне
лица ночные лицую
глажу пламенный камень
и дорогие глаза
бедное наше всемерное
схваченное светом осенним, высотами
не перелицованное лицо
* * *
Волейбол белой ночью
гипсовые ваши тела
задержались в воздухе
Хоть завтра да сегодня уж
на завод снова
пусть даже срежут
процентовки
порвется стружка
в токарной мелочи
но здесь в горячей посвященности
в такое
бытие
Где повторенье без изъятья
на капли алкоголя
жизнь пока не распадется
на скамье оледенелой —
верные тела, оставленные в белом воздухе
без ночи без уничижающего
сна совсем
* * *
Отшумевшие аплодисменты
В памяти опали, как листва
Где же рощи рук,
Что дарили шум
лишь за то, что я актером
вызвал или вызволил другого
Лоб его и голос или локоть оголил
Перед жаром всеслепительной и беспощадной
рампы
Лишь за то был дорог вам и мил
Что в себе открыл я жизнь иного
и четверть жизни в чужих лохмотьях проходил
сам френчу ношенному уподобленный немного
Но на сцене иногда думал
вот вечер кончится
выскользну из зрительской толпы
и неузнанный под звездами,
видя вас как одного огромного со стороны,
пойду один
в несминаемой своей одежде
ЛИЦА В МЕТРО
Плавающие слева иль справа
сплавы их листьев
на лацканах
металлических
Объемы их объемна их
славы их глаз
листва живая
не говорили их глаза
но порознь каждый
жили
глядел и уходил
не уходил
в свою сторону света
света пролетающего за черным окном
30 АПРЕЛЯ
Вызвать меж забвенья вещей образ
Алена твой
Здесь в средостеньи берез
Аляповатых губ примкнувшего
трутовика
Шумом шоссе неясным оплакана
Высота сосны горечь-даль
сталь давняя неба —
Обещание верное
Бутоны черных копий
на углах железных оград
И несмела несметная
Зелень
пробирается первый раз
на парад земли
и в повторе как песня
вытянет, вызволит во всю длину жизнь
жизнь твою вечную
ПЕРЕУЛОК
На перекрестке ночном
Трехпрудного где разделяется он
На Ермолаевский и Благовещенский
ты стоял тогда и сейчас
Направо налево ль пойдешь —
словно два свежих отворота —
воротника у форменки
отклонены во тьму
направо ли – в Благовещенский
где закрыв глаза снится все тихий
утренний шелест сумки холщовой
направо ли там где казармы и за
стеклами лица безмолвны
налево ли где каштаны светятся над посольством
со странным страны окончанием
на «агвай» или «угвай»
Но не слишком ли обнажена там
улицы Жолтовского улицы
будущей
в повороте ночном книжная эта желчная
желтизна
Кто передоверил перепроверил кто не
переуступил
на пороге осеннем
свои права
чтобы за всех видеть
и тихо за вас всех сказать
ИЗ ЦИКЛА «МОСКОВСКИЕ МГНОВЕННЫЕ ВСТРЕЧИ»
(12 час. 48 мин., 26-сентября, Яузские ворота)
…встретился совершенно незнакомый человек
Несмотря на солнце, в капюшоне
Правой рукой опираясь на палку, шел наразмашку
В левой – с раскрытою книжкой в желтой обложке
взгляд его был, как пароль
И в лице непрочитанные морщины.
* * *
Пресловутого Дуная
Льются вечные струи
Ф.Тютчев
Там на берегу Дуная
возвышается гора
мимо велосипедисточек
не разъедется толпа
Люди косвенно мешают
зрению (не обесточь)
бестолочь толчется в оптике
ей мешает человек
И по бесконечной набережной
однодневками снуют
велосипедисты встретились
разошлись и вновь снуют
И мешают восприятию
разошедшиеся тени,
самостийные тела
Как объять, когда проносится
бешеный велосипед
Буда, Пешт или безумная
восхищенная Москва
Легче нам, что не проносятся
по краям Москва-реки
велопеды скоморошные
легкие, как плавунцы
Легче нам изъять из зрения,
как застрявшее стекло
Пети Медленного дление
И Наталью Медовых
Станислава Иванова
и еще Полину Грач
Где кончается в них город
Где тогда начнется ужас
Город в нас воспоминания
очищаем от людей
и бесшумно ходют дворники
всех сметая как соринки
ветровых открытых глаз
И вернуть удастся ль в город
Тех, кто выброшен до дна
Гору Геллерт неочищенную
от людей, людей, людей
И холмы Москвы
* * *
памяти А.Ю.
75-го август
Мерцая дремали авгуры
Расстегаи с визигой
и литровый цилиндр
Зелена вина
В «Центральном»
Проницаем был взгляд
И духовная несомненна еда
Может быть, хохолком от времянки-стремянки
Время любое я достаю
И в аи отзывается ай, Али, и а-у слышно в А.Ю.
Ты ореховым взглядом по лицам вещей скользил
Разорвать повторенье такое времен – это выше
временных сил.
Что же будем в том времени делать опять?
Декламировать жизнь
Подгонять несозданье
по улице
И ореховым прутиком все в ту ж
непокорную загоняя тетрадь?
И на что возрождаемой жизни
пламень исчезнувшего вина?
Горечь мира, молодая вина легко в безликое летнее
в несомненное претворена вино
Стихи, сочиненные львом-поэтом (из романа «Mater studiorum» («Мать учения»))