Открытое сердце. Открытый ум. Пробуждение силы сущностной любви - [35]

Обойдя всю деревню, на опыте, который сильнее любых слов, женщина наконец поняла, что не она одна в этом мире пережила страшную личную потерю. Перемены, потери и горе случались со всеми.

Всё ещё скорбя о потере сына, она осознала, что не одна, и её сердце открылось. После завершения погребальных церемоний женщина присоединилась к Будде и его ученикам и посвятила свою жизнь тому, чтобы помогать другим достичь того же уровня понимания.

Женщина в этой истории была взрослой. Однако изменения условий, являющиеся результатом действия закона взаимозависимости и непостоянства, ставят ребёнка перед пугающей дилеммой. Самый простой способ справиться с ситуацией – развить стойкое ощущения своего «я» и такое же чёткое представление о других, которое в большинстве случаев формируется настолько медленно и незаметно, что сам человек этого не замечает.

«Реальное „я“», «реальные другие»

Находясь в состоянии открытости и «интуитивности», существо, известное как «всего лишь „я“», в крайней степени восприимчиво и чрезвычайно чувствительно ко всему – не всегда приятному или утешительному, – что попадает в поле его зрения и восприятия. Оно проявляет наибольшую восприимчивость к различиям – разнице между собой и другими, субъектом и объектом.

Процесс познавания через различение начинается, когда мы ещё совсем маленькие. Он происходит спонтанно, по мере того как мы знакомимся с окружающим миром, когда в прямом и переносном смысле с чем-либо сталкиваемся: спотыкаемся и падаем; пугаемся шума; распознаём устойчивое чувство одиночества или страха в отсутствие родителей или других опекунов.

В этом процессе нам помогают взрослые, которые из самых благих побуждений с младенческих лет учат нас проводить различия. «Это бабушка, – утверждают они, например, указывая на незнакомую женщину в комнате. – Улыбнись ей». Или, может, по-другому: «Это ложка. Скажи „ложка“!» И мы, родители, вне себя от счастья, когда ребёнок улыбается бабушке или пытается выговорить слово «ложка».

По сути, нет ничего ошибочного в этом периоде развития ребёнка или в энергии, затраченной родителями и другими взрослыми на развитие в нём умения различать. В конце концов, мы живём в мире мчащихся машин, острых ножей и незнакомцев, не особо пекущихся о нашем благополучии. Нам необходимо усвоить разницу между ножом и ложкой, бабушкой и похожей на неё незнакомкой. Мы должны овладеть некой системой координат, уметь разбираться и проявлять соответствующее отношение к разного рода событиям, происходящим в жизни.

Но, перейдя из текучего состояния «всего лишь „я“» в сферу действия различий, мы начинаем воспринимать их как устойчивые, истинные или реально существующие. И тут мы приходим в замешательство, потому что никакие объекты и события в переживаемом нами опыте – ни ложки, ни бабушки, ни даже собственное «я» – не являются такими чёткими, истинными или реальными, какими нам кажутся.

Шаг за шагом, переходя из текучего состояния погружённости в кино – в то время как люди, места и вещи вокруг нас принимают более отчётливую форму, – мы пускаемся в поиски некой стабильности, чего-то более определённого и надёжного – места, где мы сможем расслабиться. Мы стремимся конкретизировать переживаемый опыт: самих себя, собственные чувства и мысли – наделить их материальностью «вещей».

В результате такого процесса овеществления возникает то, что на тибетском называется даг тенпар дзин, или сокращённо даг дзин. Как уже говорилось, даг на тибетском значит «я», тенпар – «как настоящее», а дзин – это форма глагола со значениями «цепляться», «держаться за». Мы в буквальном смысле пытаемся найти во всём некую «самость», за которую сможем держаться, как за якорь, посреди разворачивающейся драмы жизненного опыта.

Однако если нам не удастся аккуратно справиться с периодом перехода от текучести «всего лишь „я“» к «весомому „я“», то в будущем нас ожидают проблемы. Если вовремя не взрастить основные составляющие элементы человеческой природы – открытость, ясность и любовь, – они останутся в замороженном состоянии. Представьте себе воду, превратившуюся в куски льда. Базовая природа воды при этом не изменилась, но она стала твёрдой, раздробленной на куски объектов и субъектов, хороших и плохих вещей, нужных и ненужных предметов.

Поначалу мы отождествляем своё весомое, «реальное „я“» исключительно с собственным телом. Но по мере созревания «реальное „я“» становится более абстрактным, или концептуальным, понятием. Оно выливается в ощущение отдельно существующей «самости», расположенной приблизительно внутри тела и, возможно, в нашем воображении. Мы усерднее наклеиваем всё более увесистые и убедительные ярлыки на переживаемый опыт, свои мысли, эмоции; наши физические ощущения приобретают качество весомости, характерное для материальных вещей. Мы начинаем идентифицировать себя с собственными мыслями и чувствами как частями переживаемого опыта, считая их неотъемлемой частью самих себя. Последствия такого самоотождествления с устойчивым чувством «самости» становятся более серьёзными и запутанными.

В то время как мы приписываем себе качества, кажущиеся настоящими и неизменными, начинается параллельный процесс приписывания тех же самых аспектов всему и всем, кто является «не я», иными словами, «другим». Мы начинаем воспринимать и каталогизировать весь опыт исходя из критериев «враг – друг»; деля вещи на те, что у нас имеются, и те, которых у нас нет, на нужные и ненужные предметы.