Открытое окно - [35]

– Ваше здоровье…

«Кажется, в этом случае мы имеем типичный пример раздвоения личности, клинический случай шизофрении. Доктор Кригер, с которым дружил НД и с которым я сам беседовал и встречался в больнице, совсем не походил на того человека, которого я потом видел в клубе филателистов. Там, забывая все на свете, он радовался двух– или пятидолларовой марке из американской серии „Колумба“… Совсем как тот симпатичный коллекционер из Эрфурта, как архитектор Канинхен. Но мог ли, например, Канинхен стать… убийцей?»

Чем больше я пил и думал, тем больше неожиданность и горечь открытия, что Кригер является разыскиваемым нами Послом, переходили у меня в злость и ненависть.

«Если он арестован, то я буду первым, кто скажет ему в глаза: „Знаете, доктор, я разговаривал с господином Канинхеном. Это приятный и очень порядочный человек. Живет в Эрфурте у Моста лавочников. Ах, так вы не знаете, что Канинхен живет возле Моста лавочников? Несмотря на то что вы посылали туда письма? Какой Мост лавочников? Это такой широкий мост XVI века, из балок, а на мосту – тридцать шесть домов. Этот мост стоит над притоком Геры, в Эрфурте. Если вы пойдете оттуда к центру, то через несколько минут обязательно попадете на площадь, где находится фирма „Космос“. Владельцем фирмы „Космос“ является некий Рейнеке. А Канинхен купил у него как-то пять варшавских блоков. Заплатил за них, кстати сказать, около тысячи марок. Вы ничего не слышали об этих блоках? Вам не известна случайно судьба блока марок, посвященных Гёте, доктор?…“

К нам подходили знакомые моего чичероне. Они прерывали его коллекционно-философские сентенции, смысла которых я, занятый обдумыванием плана допроса Кригера, уже не понимал. Чокались с Канинхеном и со мной, обнимали и целовали, и, кажется, я уже был на «ты» с половиной находившихся в кабачке Винценца Рихтера гостей.

Канинхен наливал вино, бегал на кухню за рыбой, спорил с обслуживающим персоналом, толкал незнакомых людей, не считая нужным извиняться – словом, совсем разошелся!

Не хуже любого извозчика я проклинал и желто-оранжевую «Баварскую семерку» с крестообразным штемпелем, и минуту слабости, когда черт меня дернул принять приглашение Каyинхена. Услыхав имя Посла, я потерял рассудок!

Это открытие было для меня как гром с ясного неба. Поймал меня в капкан архитектор Канинхен со всеми потрохами. И чудеса Мейсена сделали свое дело.

Куда делся Канинхен? Где он? Я беспокойно оглядывался по сторонам. Не пригвоздил ли его стилетом какой-нибудь конкурент, погоревший на торгах? Не дошло ли здесь случайно, как в Западном районе, до преступления?

Архитектор Канинхен, несмотря на внешние признаки опьянения, сохранял большее присутствие духа, чем я. Он сидел напротив и плотницким карандашом проверял длинный столбец цифр поданного ему счета.

Руди стоял рядом и считал деньги.

Было два часа ночи, когда после тысячи рукопожатий мы с Канинхеном танцующим шагом вышли на пустую площадь.

Лило как из ведра.

– Да-да, мой дорогой коллега. Плевать мне на все, – зашатался Канинхен, – на все, кроме марок!

Мы шли серединой улицы, шатаясь от левой стороны к правой и от правой к левой, направляя свои стопы в сторону длинной Постштрассе, которая должна была привести нас к «Золотому кораблю».

По пути я зашел на почту. Пока Канинхен нежно обнимал почтовый ящик, я послал в адрес НД телеграмму:

«Прости. Вернусь самолетом после полудня. Глеб».

– Да-да. Все суета, – бормотал себе под нос Канинхен. – И только одно еще чего-то стоит – это марки! Первые «Саксонии», «Баварии», «Бадены», «Турн-и-Таксисы», «Бремены»… – перечислял он тихим, полным экстаза голосом.

Затих он только у дверей погруженного в сон «Золотого корабля».

Таков был эпилог моего путешествия в ГДР по делу идентификации личности Посла. Человек, совершивший преступление, был нам всем, к сожалению, знаком и близок.

Глава 11

По мере того как самолет, на который мне удалось попасть в Берлине, приближался к Варшаве, нетерпение мое возрастало. Было ясно, что мы вступаем в новую фазу событий, которая должна завершить расследование преступления.

В то же время меня волновала мысль об НД. Мое открытие ставило НД, учитывая его дружеские отношения с доктором Кригером, по меньшей мере в двусмысленное положение…

Самолет, описав круг над аэродромом, благополучно приземлился.

Минут через пятнадцать, пройдя таможенный досмотр, я вышел из аэровокзала и, обуреваемый жаждой действий, звонил из автомата НД. Несмотря на поздний час, он еще был в лаборатории.

– Aгa, так ты уже здесь… – сказал он устало. – Я ждал твоего звонка. Спасибо за телеграмму из Мейсена, она пришла как раз вовремя. Если можешь, сейчас же приезжай.

Я понимал, что арест доктора подействовал на него как удар грома и он еще не может опомниться. Значит, в эту тяжелую минуту он нуждается в моей дружеской поддержке.

– Сейчас приеду… Послушай, а что с Кригером? – спросил я.

– Что? Ну… ничего. Знаешь, у Достоевского есть такой роман…

«Роман Достоевского? – думал я, садясь в такси. – Наверно, он имеет в виду „Преступление и наказание“. Хочет поговорить со мной… Конечно же, следует обговорить все до моей встречи с полковником, до того, как я приступлю к допросам доктора Кригера».