Открытое окно - [16]

Я заглянул в кляссер и увидел два знакомых мне экземпляра «За лот» с номерами 237 и 323!

– Можно узнать… где и за сколько?

– Они достались мне совершенно случайно в Клубе филателистов. Фуксом, так как подобная оказия бывает редко. Обратите внимание на исключительно свежие цвета красок. В свете кварцевой лампы они чисты, как слеза. И совсем недорого: по две тысячи за штуку.

У меня не нашлось слов ответить доктору. Два «Колумба» – результат моего первого обмена – были реставрированы и не стоили даже двухсот злотых. В этом я убедился позавчера, рассматривая их в палате сквозь увеличительное стекло. О корыстных целях моего случайного знакомого я догадался слишком поздно.

– Еще один вопрос, доктор, если позволите?

– Пожалуйста!

– Насколько я помню, НД говорил, что студент-медяк, который делал инъекции, вам знаком?

– Студент? Да. Хороший парень. Поговорите с ним сами. Он сейчас как раз дежурит. Это недалеко отсюда…

Я решил немедленно встретиться со студентом.

Забрав вещи и попрощавшись с медсестрой, я вышел на улицу.

Чувствовал я себя вполне нормально, словно пришел в больницу час назад по служебным делам, выполняя свои прямые обязанности. Поймав такси, я поехал в студенческое общество.

Так начался первый этап расследования преступления. Все, что происходило до этого, было лишь прелюдией.

Комната, которую студенты арендовали в частной квартире, сияла белизной. Там я застал студента. Он сидел за столом и зубрил анатомию. Тощий парень, видно, из тех, кто с небывалой самоотверженностью доводит учебу до конца. При моем появлении он встал, приветливо поздоровался.

– Поверьте, – вскоре рассказывал он, – мне было очень неприятно, ведь это… это первый смертный случай в моей практике. Еще никто из моих пациентов не умирал. Я жалею, что не выехал раньше, почему-то все медлил.

– Значит, о том, что вам не следует приезжать, так как укол сделает сам врач, вас известили но телефону в тот момент, когда вы собирались выезжать?

– Да-да. Собственно, в это время я должен был уже находиться в пути.

– Вы можете точно передать телефонный разговор?

– Могу. Когда зазвонил телефон, я поднял трубку и услышал: «Говорит доктор… (фамилию он произнес неразборчиво). Прошу вас передать студенту, который делает уколы строфантина на вилле в Западном районе, что я был у пациента и сам сделал ему инъекцию. Поэтому сегодня приезжать не нужно…» Вот и все. Ошибки быть не могло, так как в Западном районе у нас только один пациент. Я позвонил туда на следующий день, чтобы спросить, нужно ли приезжать. Мне никто не ответил… Что же касается голоса звонившего, то у меня создалось впечатление, что он был намеренно изменен.

– Скажите, когда вы ездили делать эти уколы, вы не встречали у больного кого-нибудь, кроме жены и служанки?

– Нет. За всю неделю я никого не встретил. Хотя… – заколебался студент.

– Постарайтесь вспомнить. Может быть, теперь, в свете происшедших событий, что-нибудь привлечет ваше внимание, покажется вам подозрительным?

– Мне ни на кого не хотелось бы бросать тень подозрения, – ответил студент. – Тем более направить вас но ложному следу. Но кажется, за два или три дня до происшествия я встретил на лестнице очень взволнованного человека. Я обратил на это внимание потому, что в тот день мой пациент тоже был взволнован. Я даже подумал, что, возможно, у них произошла ссора…

НД вообще не упоминал о такого рода обстоятельствах. В первых письменных показаниях студента этого не было.

– Вы не помните, в тот день жена и служанка пациента были дома?

– Не знаю. Дверь мне открыл сам хозяин и, как я уже сказал, был чем-то взволнован.

– А в другие дни?

– В другие дни открывали дверь его жена или служанка.

– Может быть, вы еще что-нибудь припомните? Вы не запомнили каких-либо внешних примет того человека, которого встретили на лестнице?

– Это был самый обыкновенный человек, такой, какие встречаются на улице ежедневно.

– Ну хорошо. А вы могли бы его обрисовать? Какого роста? В шляпе или без головного убора? Худой или толстый?

– Ну… примерно среднего роста, средней комплекции, круглолицый. И еще я подумал, что у этого человека болезнь поджелудочной железы.

Я записал в блокнот все эти подробности, добавив, согласно показаниям студента: «фетровая шляпа, темный костюм и перекинутый через руку плащ». Так мог выглядеть человек, приехавший из провинции.

– Вы собираете почтовые марки? Что-нибудь понижаете в них? – спросил я.

– Почтовые марки? – удивился студент. – Ну, постольку поскольку.

– Можете сказать, какая из польских марок самая дорогая?

– Какая? Наверно… за восемьдесят злотых, с портретом Рузвельта? Я знаю эту марку, – потому что однажды, еще школьником, посылал срочное заказное письмо.

Было совершенно ясно, что о филателии он не имел никакого понятия.

Это было все, что меня интересовало.

Однако я уходил не очень удовлетворенным. На мой взгляд, парень слишком мало понимал в марках. Его поколение должно разбираться в филателии лучше, чем мое.

Хотя доктор Кригер и ручался за студента-медика головой, а НД считал дальнейшее расследование по этой линии пустой тратой времени, я все-таки заехал на центральную телефонную станцию, где работал один мой знакомый. Я вошел в здание со двора.