Открыто - [6]

Шрифт
Интервал

Я не знаю, что избавило от оскомин и куда мой яд до капли последней вылит, у меня весна и мир насквозь преисполнен светлой чувственности, прозрачной струны навылет. От движений резких высыпались все маски, ощущаю себя почти несразимо юной, я вдыхаю запах велосипедной смазки, чуть усталый запах конца июня. Я ребенок, мне теперь глубоко неважно, у кого еще я буду уже не-первой. А вокруг хохочет колко и дышит влажно, так что сердце выгибает дугой гипербол.

И становится немножко даже противно от того, что я была неживей и мельче, и мечтала, что вот встретимся на «Спортивной» и не ты меня, а я тебя не замечу, и прикидываться, что мы совсем незнакомы, и уже всерьез устала, совсем застыла, и когда меня кидало в холодный омут, оттого что кто-то целует тебя в затылок. Только ветер обходит справа, а солнце слева, узнает, шуршит облатками супрастина. Извини меня, я все-таки повзрослела. Поздравляй меня, я, кажется, отпустила.

Это можно объяснить золотым астралом, теплым смехом, снежной пылью под сноубордом, я не знала, что внутри у меня застряло столько бешеных живых степеней свободы. Я не стала старше, просто я стала тоньше, каждой жилкой, каждой нотой к весне причастна, вот идти домой в ночи и орать истошно, бесконечно, страшно, дико орать от счастья.

Мне так нравится держать это все в ладонях, без оваций, синим воздухом упиваться. Мне так нравится сбегать из чужого дома, предрассветным холодом по уши умываться, мне так нравится лететь высоко над миром, белым парусом срываться, как с мыса, с мысли. Оставлять записку: «Ну, с добрым утром, милый. Я люблю тебя. Конечно, в хорошем смысле».


* * *

Вот допустим, ему шесть, ему подарили новенький самокат. Практически взрослый мальчик, талантлив и языкат. Он носится по универмагу, не разворачивая подарочной бумаги, и всех вокруг задевает своим крылом. Пока какая-то тетя с мешками по пять кило не возьмет его за плечи, не повернет лицом и не скажет надрывным голосом с хрипотцой: «Дружок, не путайся под ногами, а то ведь в ушах звенит». Он опускает голову, царапает «извини» и выходит. Его никогда еще не ругали.

Потом он растет, умнеет, изучает устройства чайников и утюгов. Волосы у него темнеют, он ездит в свой Петергоф, он рослый не по годам, и мать за него горда, и у первого из однокласснжов у него пробивается борода. То есть он чувствует, что он не из «низких тех», в восемнадцать поступает в элитаейший Политех и учится лучше всех. Но однажды он приезжает к родителям и застает новорожденную сестренку и сестренкину няню. Она говорит: «Тихо, девочка спит». Он встряхивает нече-санной головой, и уходит, и тяжко сопит, он бродит по городу, луна над ним - огромный теплый софит. Его еще ниоткуда не выгоняли.

В двадцать пять он читает лекции, как большой, его любят везде, куда бы он ни пошел, его дергают, лохматят и теребят, на е-мэйле по сотне писем «люблю тебя», но его шаблон - стандартное черта-с-два, и вообще надоела, кричит, эта ваша Москва, уеду туда, где тепло и рыжее карри. И когда ему пишут про мучения Оль и Кать, он смеется и сообщает: «Мне, мол, не привыкать». Он вообще гордится тем, что не привыкает.

И, допустим, в тридцать он посылает все на, открывает рамы и прыгает из окна - ну потому что девушка не дала, или бабушка умерла, или просто хочет, чтобы про него написали «Такие дела», или просто опять показалось, что он крылат, - вот он прыгает себе, попадает в ад и оказывается в такой невероятно яркой рыже-сиреневой гамме. Все вокруг горят, страдают и говорят, но какой-то черт ворчит: «Погоди еще» и говорит: «Чувак, не путайся под ногами». И пинает коленкой его под зад.


Он взлетает вверх, выходит за грань, за кадр.
Опирается о булыжник, устраивается на нем уютно, будто бы на диванчике.
Потом поднимает голову. Над головой закат.
И он почему-то плачет и тычется носом в пыльные одуванчики.

* * *

Ты рисуй, девочка, небо пошире,
солнышко глазастое желти, не жалея,
дети девяностых стали большими,
тоже выбирают потяжелее.
Ты рисуй, девочка, открытые ставни,
ты рисуй, девочка, горе - не беда,
ты рисуй, девочка, кем ты не станешь,
как ты обрастаешь словом «когда».
Ты рисуй, девочка, жаркие страны,
голубые елочки, город весной,
оставайся, девочка, юной и странной,
зубиком младенческим под десной.
Ты не бойся девочка, это лото же:
повезло с карточкой - значит, победил,
тяжело мне, девочка, и светло тоже,
так рисуй, девочка, краски разводи.
Ты рисуй, девочка, золотой остров,
у твоей кисточки нужный нажим,
стали большими дети девяностых,
тоже научились правильно жить.
Ты рисуй, девочка, вязкие кошмары,
ты рисуй, девочка, дымку на морях,
вроде все нормально, а тебе мало,
у твоей мамы седина в кудрях.
Ты рисуй, девочка, позабудь об этом,
ты рисуй летом Казанский собор,
мама твоя плачет, что ты стала поэтом,
плакала бы лучше, что ты стала собой.
Ты бери, девочка, кальку и ватман,
чтобы размахнуться во всю длину.
Заходи, девочка, заходи в ад мой,
я тебя огнем своим прокляну.
Мир хороший, девочка, только для взрослых,
он красивый, девочка, хоть и грубит.
Ты старайся, девочка девяностых,
младшая сестренка моих обид,
Ты рыдай, девочка, всем, кто не дожил,

Еще от автора Аля Кудряшева
Иногда корабли

Аля Кудряшева (Хайтлина) – поэт из Санкт-Петербурга, двукратный победитель конкурса «ПОЭТому» и лауреат премии «Новые имена». Известна в сети под ником «IZUBR» («Изюбрь»).Ты читаешь и знаешь – это оно. Эта радость – твоя, и чужой сон – твой сон, и чужая боль – твоя боль, и жизнь, уложенная в тексты, – вот здесь.