Открытие удочки - [35]

— Бред! — крикнул Юра. — Это меркантильные феминистские происки, основанные на односторонней аргументации! Мой отец любил меня с детства и любит до сих пор, — «Ах, как тебе повезло!» — пропела Валерия, — и даже сейчас, когда я стал взрослым, самостоятельным человеком, я одинаково нуждаюсь и в матери, и в отце.

— А мой отец вообще не замечал моего существования, — равнодушно сказала Валерия, — и ему все равно, кто я, чем занимаюсь и с кем живу. И даже сейчас, когда я звоню домой, он говорит мне: «Привет, даю маму», и я разговариваю с мамой…

— Лиза, а что скажешь ты? — не унимался Юра, выкуривший за время нашего разговора полпачки сигарет. — Насколько я знаю, у тебя прекрасные отношения с отцом, что ты думаешь по этому поводу?

— Да, — ответила я. — У нас неплохие отношения, но, сказать по правде, мой эмоциональный контакт с ним установился, когда мне было двенадцать лет…

— В двенадцать лет ребенок является окончательно социально адаптированной личностью! — коротко взвизгнула Валерия.

— А когда мы с сестрой были детьми, — продолжала я, — он просто говорил нам: «Мне нужно поболтать с мамой, выйдите из комнаты». Представь себе, — я в упор посмотрела на Юру, — человека, на которого обращают внимание, только когда ему исполняется двенадцать лет, абсолютно не интересуясь тем, что он чувствовал все эти годы.

— И что ты чувствовала? — с придыханием спросил Юра.

— Я ненавидела его, — ответила я, — потому что считала, что он отнимает у меня маму.

— Аналогично! — Валерия была вне себя от счастья.

— Да пошли вы к такой-то матери! — Юра встал из-за стола и, разбрасывая на ходу бумажки, бросился к двери.

— Вы подыхаете! — крикнула я ему вслед. — Скоро вы будете не нужны даже для секса!

— Будущее за женщинами! — подхватила Валерия. — Мы можем родить от пробирки, а вам останется только молча дорожить своим генофондом!

После стремительного Юриного бегства мы захохотали и несколько минут, обнявшись, кружили по комнате.

Приблизительно так проходили все рабочие дни, и я до сих пор удивляюсь, как мы умудрялись выпускать газету каждую пятницу?

В Москве стояла невыносимая жара — казалось, еще один день, и памятники накалятся до такой степени, что голубиное говно потечет по прославленным лицам. Я бездеятельно торчала в редакции, обдумывая очередное журналистское задание, заключавшееся, если не ошибаюсь, в том, чтобы написать полемичную, задорную статью на тему коррупции в министерстве труда. Юра окончательно отупел от духоты и целыми днями сидел, уставившись на экран компьютера и посылая сообщения на сайт сексуальной лиги питекантропов, а Валерия килограммами поглощала мороженое.

Как на беду, мне позвонила Таисия и спросила про последние новости. Она вообще считала себя вправе регулярно справляться о моих успехах и некоторым образом меня патронировать, как если бы я была не тридцатилетней бабой, которую трахнуло полмира, а телочкой, с косой до жопы, недавно окончившей школу с золотой медалью.

— О, все прекрасно! — ответила я с фальшивой радостью.

— Я читаю твои материалы, — нахваливала меня Таисия, — и просто поражена твоим безупречным, отточенным стилем, — судя по всему, она имела в виду мою получившую общественную огласку статью под названием «Если рядом нет русских — вы в раю», — и точным, ироничным словом. Мне кажется, тебе нужно посвящать больше времени рецензированию прозы — возможно, литературная критика — это твоя стезя…

В таком духе она болтала еще минут десять, а потом спросила, не знакома ли я со Львом («Сын Бамбаева!» — благоговейно сказала Таисия) из «Дня грядущего» («Он еще вел эту восхитительную передачу на радио „Великая Россия“, но недавно эти сволочи его выгнали за то, что он ругался матом в эфире, а как еще, скажи мне, можно достучаться до нашего народа?»).

— Нет-нет, — поспешила сказать я, в какой-то мере даже обрадованная тем, что не знакома с этим замечательным парнем, матерящимся на всю страну из гребаной радиорубки.

— О! — воскликнула Таисия. — Я познакомлю вас, думаю, из этого может что-то получиться. Он недавно звонил мне и спрашивал, нет ли среди моих авторов кого-нибудь, кто бы мог написать достойную, искрометную рецензию на новый роман Зыкова — кстати, я поражена, я давно не читала такой прозы…

Я слушала ее в какой-то тупой прострации и думала, что с таким же успехом могла бы слушать лекцию о Шекспире на хинди: я не знала никакого долбаного Льва, я понятия не имела, что такое «День грядущий», кто такой Бамбаев, какой роман написал неведомый мне Зыков, и, главное, я никак не могла уяснить, что требуется лично от меня.

— Ну? — Таисия явно ждала моего комментария по поводу всего сказанного. — Ты бы не хотела написать рецензию? Все же это «День грядущий», это не «Голос общественности».

Надо сказать, что время от времени я пописывала рецензии на различные литературные отходы, правда, лишь на те из них, которые были способны вызвать в моей душе эстетическое негодование. Как правило, эти опусы публиковались в малотиражной газете «Литературный вестник», впоследствии переименованной в «Вестник русской литературы». Нет нужды говорить, что номера этой полуграмотной газеты с тюремной версткой, как застигнутые врасплох вампиры, уносились в черные дыры небытия сразу после выхода из типографии, и уделом всех моих статей становилось безгонорарное забвение. «Вестником русской литературы» руководил стремительно спивающийся карлик с внешностью Эйба Кьюсека и тяжелым взглядом сексуального маньяка. На протяжении всей своей редакторской деятельности он жадно вожделел литературного скандала, эпицентром которого, по его замыслу, должен был стать «Вестник русской литературы». Многие годы он жил этой барочной мечтой нового Икара, и очевидно, что лишь фатальное отсутствие литературных скандалистов в его окружении все чаще вынуждало Эйба закладывать за воротник. Собственно, я бы никогда не стала инициатором плодотворного сотрудничества с этим изданием, но мой папа водил дружбу с Эйбом и время от времени относил ему мои кошмарные статьи.