Открытие природы - [133]

Мьюра занимало множество вопросов: какими насекомыми населен «подпол мхов»{2091} и как сформировалась Йосемитская долина. Он взирал на природу как Гумбольдт, которого влекли величественные картины Анд, что не помешало ему насчитать на одном соцветии дерева в джунглях 44 000 цветков{2092}. Мьюр насчитал 165 913 цветков на одном квадратном ярде{2093}, и при этом восторгался «раскаленным сводом неба»{2094}. Большое и малое сплеталось воедино.

«Когда мы пытаемся выхватить что-то по отдельности, мы обнаруживаем, что оно неотделимо от всего остального во вселенной», – написал он потом в своей книге «Мое первое лето в Сьерре»{2095}. К этой мысли Мьюр возвращался снова и снова. Когда он писал о «тысячах невидимых нитей» и «неисчислимых неразрывных ниточках» и обо всем, «что не может быть разрушено», он обдумывал концепцию природы, где все взаимосвязано{2096}. Каждое дерево, цветок, насекомое, пернатое, река или озеро, казалось, звало его «изучить что-то из его истории и взаимоотношений»{2097}. Величайшим достижением своего первого лета в Йосемити он назвал «уроки единства и взаимосвязей». (В своих экземплярах «Картин природы» и «Космоса» Мьюр пометил места, где Гумбольдт писал о «гармоничном сотрудничестве сил» и «единстве всех жизненных сил природы», а также знаменитое гумбольдтовское высказывание, что «природа в действительности – отражение целого»{2098}.)

Мьюр был так заворожен Йосемити, что на протяжении нескольких следующих лет он возвращался туда так часто, как только мог. Иногда он оставался на месяцы, иногда всего на недели{2099}. Если не удавалось заняться скалолазанием или просто прогулками и наблюдениями в Сьерре, он нанимался на любые работы в Центральной долине, в предгорьях или в Йосемити. Он работал пастухом в горах, подручным на ранчо, на лесопилке в Йосемитской долине. Однажды он построил себе там хижину, через которую протекал ручеек, баюкавший его по ночам{2100}. Прямо внутри хижины росли папоротники, по полу прыгали лягушки. При любой возможности Мьюр пропадал в горах, «крича среди вершин»{2101}.

В Сьерре, писал Мьюр, мир становится все более видимым, и тем лучше, «чем выше и дальше забираешься»{2102}. Он записывал все свои наблюдения, собирал коллекции и притом поднимался все выше в горы. Он спускался с вершин в пропасти, взбирался из пропастей на вершины, сравнивал, измерял, собирал данные, приближавшие его к пониманию появления Йосемитской долины.

В отличие от ученых, производивших тогда же геологическую разведку Калифорнии и считавших, что долина – результат вулканической активности, Мьюр первым понял, что ледники – медленно движущиеся гигантские глыбы льда – проложили ее за многие тысячелетия{2103}. Мьюр начал читать следы и отпечатки ледника на скалах. Найдя активный ледник, он в доказательство своей теории о движении ледников в Йосемитской долине забил в лед колышки, которые за 46 дней сместились на несколько дюймов{2104}. Он пояснял, что стал совершенно «ледяным». «Мне нечего прислать, кроме чего-нибудь замороженного или замораживаемого», – писал он Джин Карр{2105}. Его все еще тянуло в Анды, но он решил не покидать Калифорнию, пока Сьерра «доверяет» ему и «говорит» с ним{2106}.

В Йосемитской долине Мьюр также размышлял о гумбольдтовской идее распределения растительности. Весной 1872 г., ровно через три года после своего первого посещения, Мьюр набросал схему миграции арктических растений за тысячелетия с равнин Центральной долины до ледников Сьерры. Его маленькая зарисовка, объяснял он, показывает расположение растений «в момент ранней истории ледника» и теперь – совсем близко к вершине{2107}. Этот рисунок свидетельствует о родстве между гумбольдтовской Naturgemälde и новым пониманием Мьюром тесной связи между ботаникой, географией, климатом и геологией.

Мьюр наслаждался природой умственно, эмоционально и инстинктивно. Его капитуляция перед природой была, как он говорил, «безоговорочной»{2108}, и он охотно пренебрегал опасностями. Однажды вечером, например, он забрался на чрезвычайно опасный карниз за Верхним Йосемитским водопадом, интересуясь отметиной, оставленной там, по его догадке, ледником{2109}. Поскользнувшись, он упал и чудом спасся, схватившись за каменный выступ. Ютясь на карнизе позади водопада, на высоте 500 футов, он все сильнее прижимался к скале, отодвигаясь от стены воды. Он насквозь промок и был близок к обмороку. К тому моменту, как он спустился вниз, уже полностью стемнело, но он был в восторге: приняв, по его словам, в водопаде крещение.

Мьюр чувствовал себя в горах свободно. По словам друга, он передвигался по обледенелым кручам с «легкостью горного козла» и так же легко взбирался на самые высокие деревья{2110}. Зимние бураны он преодолевал с энтузиазмом. Когда весной 1872 г. в Йосемитской долине в его маленькой лачуге ощущались сильные сейсмические толчки, Мьюр выскочил из нее, крича: «Его Величество Землетрясение!»{2111} В дрожи колоссальных гранитных монолитов Мьюр видел полное подтверждение своих теорий горообразования. «Разрушение, – говорил он, – это всегда сотворение»