Открытие - [31]

— Расфилософствовался, — отец сплюнул. — Выкрутился, а я виноват остался, как теперь!

— Выходит, бросил тебя, а ты простил ему? — спросил Игорь в раздумье. — И ты еще вызвал его сюда? Что-то не вяжется...

— Ты сам не вяжись к отцу! — вдруг всполошилась мать. — Чего пристал? Да момент нашел! Не понимаешь, какие кошки скребутся на сердце!

Игорь уперся пальцем в клеенку, собирая в кучу хлебные крошки. У него подрагивало что-то в груди — хотелось заплакать. От обиды за отца. Что он так быстро сник и начал обвинять лучшего друга Куликова. Отец оказался со слабинкой. Споткнулся и стал на других отыгрываться.

— Злобства не стоило б проявлять тебе, Петя, — сказала мать, выставляя перед отцом закуску, — со злобством-то разве поднимешься до прежнего места?

— Поднимусь! — загудел отец. — У Петра Бандуреева еще есть си-илы. — Он раскинул руки, словно крылья. — Да какой сынок подрастает!

Отец налил стакан водки, осушил его, не закусывая, налил еще и опять выпил.

Игорь смотрел, как опустошается бутылка, слушал сбивчивый голос отца, ощущал винный запах, и его подмывало остановить этот пир. Не то говорил отец. Надо учиться действовать с умом, как Лукин. Не очернять Куликова надо, а крепче держаться за него. Чтобы по научной методике искать золото и найти месторождение! И тогда все напрочь забудут о выстрелах на Шамане. Останется только несчастный случай с Васькой, который, может, сам себя погубил.

Но не стоило омрачать день радости отцу. «Пусть говорит сегодня, что хочет, — решил Игорь. — А потом жизнь сама заставит его изменить свои взгляды».

Он подвинул к себе миску с супом и стал неспешно есть, как подобает мудрому мужчине.

Папиросы были выкурены, и тогда хозяин тихонько налил в рюмки коньяку. Люся услышала побулькиванье и перестала читать.

— Морозит, — пробормотала она.

— А ты пригубь, — посоветовал Слон.

Женя вложил рюмочку в ее нервные пальцы. Хозяйка прихлебнула коньяк, поморщилась и сказала извиняющимся голосом:

— Может, я излишне подробно все детство пересказываю, парни. Но хочется, чтобы вы тоже взяли разбег... Тогда я взахлеб писала, перечитывала — сама ревела и теперь переживаю... Надо, чтоб и вы прониклись...

— Если бы раньше мы это знали, — вздохнул Женя, — самого бы оберегли!

— Да, тогда было б легче, чем теперь, — страдал Слон.

— Но и теперь мы с себя не снимем ответственности, — заметил Борис Петрович. — Как в маршруте, свалился человек — груз на всех поровну!

— А если в таком случае все остановятся, разберутся, в чем дело, и поставят на ноги человека? — спросил учитель.

Борис Петрович спокойно ответил:

— У нас если падают, то по серьезу.

— От занозы никто не остановится! — поддакнул Слон.

— Упал — вызывай вертолет! — добавил и Женя.

— Ну, давайте тогда слушать дальше, — предложил Гарька, — выводы потом будем делать: вертолет вызывать, носилки делать или на плечо брать...

Слон пытался еще басить, но Люся послушалась Гарьку и зашуршала листочками. И все завороженно уставились на эти записки, точно происходил всамделишный суд и присутствующие должны были вынести приговор по признаниям Игоря.

— Так закончилось золотое детство Игоря и его отрочество, — продолжала Люся с легкой грустной усмешкой при слове «золотое», — и началась студенческая пора.

12

Игорь улетал в Иркутск, не дождавшись осени, в знойный последний день июля. Как медалист, он мог бы приехать к началу занятий. Но из-за Любы приходилось лететь раньше времени: надо было помочь ей сдать экзамены.

Любу провожал Лукин. Возле Игоря суетилась мать. Соседи заметили друг друга, и Лукин поклонился. Мать сразу же разулыбалась, вынула платок и приложила его к завлажневшим глазам.

— Ну что ты, мама, как бедный родственник, — сказал ей Игорь, хмурясь. — Хочешь, подойдем к ним? Поздороваемся как следует. Уж вам бы пора объясниться...

— Да что ты, сынок, — ответила мать, испуганно оглядываясь на двери аэровокзала, — отец наш вот-вот подойдет, увидит — будет шуму, однако.

— Пойдем, пойдем. — Игорь взял ее под руку и повел, лавируя между пассажирами, скамейками и грудами чемоданов. — Отцу тоже пора кое-что передумывать.

Лукин глядел на них, как всегда, открыто своими золотистыми глазами.

А Любины щеки вспыхнули, будто ладошка над щелью в темном чулане.

До Лукиных оставалось пройти не больше пяти метров. Игорь шел скованной походкой. И никак не мог взглянуть прямо, в самые глаза Лукина. Все будто искал какого-то изъяна в его строгом черном костюме, пятнышка на белой рубашке или спустившегося узла на галстуке в горизонтальную полоску. Но взгляду не за что было зацепиться, чтобы ощутить уверенность. А пора было посмотреть Лукину в глаза, чтобы сказать ему своим взглядом: «До каких пор вы, Дмитрий Гурович, будете помнить прошлое? Когда вы забудете ту историю на Шамане? Во имя будущего! Мне и самому за отца стыдно! Но он же исправляется... Работает в поте лица на простой работе!»

Игорь сосредоточился и стал вместе с мерной поступью поднимать красноречивый взгляд к суровому лицу Лукина. И в этот миг хлопнула дверь вокзала, раздался хмельной голос отца:

— Вот он! Глядите! Сокол мой!

— Хорош богатырь, — загалдели двое отцовских дружков, одетых, несмотря на жару, в потертый кожан и габардиновый плащ. — Добрая смена!