Открытая дверь - [16]
— Отойдите от ворот! Еще немного! Еще!
Девочки, не совсем понимая замысел объявившегося командира, неохотно отступили. Мальчики дружно навалились на ворота и начали их раскачивать.
— Уйдем отсюда, пока не поздно, — благоразумно предложила Адиля своей подруге Сане.
Та, даже не оглянувшись, безропотно пошла за Адилей. Кое-кто из девочек тоже последовал их примеру. Лейла и Джамиля стояли в нерешительности, не зная, что делать.
— Я, пожалуй, останусь в школе, — решила наконец Джамиля.
— Как хочешь, дело твое, — ответила Лейла. — Я лично пойду вместе со всеми на улицу.
— Я бы тебе, Лейла, не советовала, — сказала Джамиля. — Лучше от греха подальше. А вдруг тебя увидит кто-нибудь из родных, отец или Махмуд?
— Ну и что? Подумаешь! Разве у других девочек нет родных? — возразила Лейла. Но слова Джамили все же возымели действие, она заколебалась: «Может, в самом деле, не выходить на улицу?»
— Все-таки лучше будет, если ты останешься, — словно прочитав ее мысли, повторила Джамиля. — Увидишь, будут потом неприятности.
В это время ворота распахнулись и толпа девочек устремилась на улицу. Лейла хотела повернуть назад, но было уже поздно. Словно прорвав плотину, поток подхватил ее и стал относить от Джамили. Лейла сама не заметила, как очутилась за воротами.
Толпы народа стояли по обеим сторонам: лавочники, лотошники, просто прохожие и, конечно, вездесущие ребятишки. Жители домов высыпали на балконы, выглядывали из окон.
Лейла растерянно оглядывалась. Она никак не могла избавиться от преследовавшего ее страха и смущения. Ей казалось, что все эти запрудившие улицу толпы народа смотрят именно на нее. На ее плотную, немного неуклюжую фигуру.
Взрывы аплодисментов, крики, смех, гневные возгласы — все слилось в один мощный, нарастающий гул… Лес рук, качающаяся стена разгоряченных людских тел, сверкающие глаза, открытые рты, вспотевшие лица, развевающиеся знамена — все это плыло, прыгало, качалось перед глазами, на которые навертывались слезы счастья.
Возбуждение толпы невольно передалось и Лейле. Она шла, не чувствуя под собой ног, шальная от сознания вдруг обретенной долгожданной свободы. Казалось, стоит только ей, как птице, расправить крылья — и она полетит. Будто желая убедиться в этом, Лейла на самом деле раздвинула руки, рванулась вперед и… взлетела. Взлетела и очутилась на руках подруг, которые высоко подняли ее над толпой. Срывающимся от волнения, каким-то чужим голосом она стала выкрикивать лозунги. Лейла вкладывала в них все, что у нее накопилось на душе: пережитые обиды, надежды на будущее. И не только свои мысли и чаяния выражала она, но и мечты всех этих тысяч людей, проплывавших у нее перед глазами.
Но вскоре голос ее потонул в общем шуме многотысячной толпы. Лейла опять очутилась на земле.
Вдруг она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд, будто пронизывающий ее насквозь. Девушка словно обмякла, стала опять слабой и беспомощной.
Лейла ускорила шаг, но и в гуще толпы не переставала ощущать на себе этот гипнотизирующий взгляд. Она оглянулась и вздрогнула, ноги подкосились сами собой, по телу прошел озноб. На площади Лазугли на тротуаре возле кафе стояли отец и мать. И хотя было далеко, Лейла видела мрачное лицо отца и испуганные глаза матери.
Возбужденная толпа уносила Лейлу все дальше и дальше. На нее напирали, сжимали, толкали, несли вперед, но главное — они защищали ее от гневного взгляда отца, от которого, казалось, некуда было укрыться. Лейла растворилась в толпе. Она снова чувствовала себя ее частицей. И опять самозабвенно выкрикивала чужим срывающимся голосом страстные слова.
Лейле открыл отец. Молча, с мрачным видом он впустил дочь и так же молча, не сказав ни слова, затворил за нею дверь. Ему, очевидно, стоило немалых усилий сдерживать себя в течение этих бесконечно долгих секунд. Но едва захлопнулась дверь, как он, держа в руках домашнюю туфлю, которую до этого прятал за спиной, с угрожающим видом двинулся на девушку. Мать стала между ними. Но Сулейман-эфенди даже не взглянул на нее. Больше Сания-ханым не решалась сделать ни шага, так и застыла у стены с трясущимися бледными губами. Отец размахнулся и дал Лейле пощечину. Ноги у девушки подкосились, и она рухнула на холодный кафельный пол. Однако это не остановило отца. Он с остервенением бил ее туфлей по голове, по спине, по ногам. Слышны были только глухие удары, как будто выбивали из ковра пыль. В паузах между ударами до слуха Лейлы словно из другого мира доносились еще какие-то звуки: чей-то смех на лестничной клетке, плач ребенка за стеной, тихие стоны матери и хриплый голос отца: «Замолчи! Замолчи!» И опять глухие удары туфли. Боли Лейла не чувствовала. Она только все слышала. Удар… Еще удар… Потом какой-то стук — это выпали из сумки книги… Затем тяжелые удаляющиеся шаги отца… Скрип двери… Опять шаги. Теперь они приближались… Наверное, мать… Лейла попыталась встать. Она уперлась руками в пол, но подняться не смогла. Так, на четвереньках, она уползла в свою комнату. Плотно закрыла за собой дверь и повернула ключ. Шатаясь, добрела до кресла. Дышать было нечем. Она посидела, потом стала ходить по комнате. «Что же теперь делать? Куда податься? Жить здесь я больше не могу», — непрестанно думала девушка.
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».