Откровенный разговор с верующими и неверующими - [2]

А само богослужение? Кому нужны эти заученные повороты, поклоны, жесты, воздымания рук, дешевые эффекты? Богу? Но тогда он просто любитель дешевого балагана, в котором устраивались представления акробатов и фокусников. Или людям? Да, говорят, людям! Это психологически настраивает, смягчает, создает настроение. Для чего? Разве влияет эта мишура на души? Да сколько раз я еще в те годы слышал от людей, что вся театральность богослужений их только отвлекает от молитв, и они предпочитают ходить в храмы в будние дни, когда все проще и беднее... А архиерейские службы! Кому там молятся? Богу? Нет! На этих службах богу полагается каждый раз по три каждения, а епископу по девять! Перед "святыми тайнами тела и крови христовых" - по три, а архиерею или патриарху - по девять. Какой-то гимн низкопоклонства, возведенный в ранг священнодействия.

Таковы были мои "но". И с ними я тоже пошел к духовнику. Об архиерейских службах он сказал мне, что сам их не любит и что это в церквах дурное наследие Византии. А о службах я услышал опять: "Люди привыкли к этому, это вошло в плоть и кровь. Стало обычным. Люди все равно стоят, не задумываясь над сущностью происходящего. Они простодушно считают, что так нужно богу. Не надо расшатывать их веру. Смиряйся! Не мудрствуй лукаво!" И я смирился.

И, сказав себе, что, очевидно, не дорос еще до понимания того, что меня смущает, сказал: "Да!" С этого времени в РСХД на меня обратили особое внимание. Я стал выступать устно и в печати, сотрудничал в журнале "Православный собеседник". До 1940 года мною было опубликовано несколько книжек и брошюр, около шести десятков статей, проповедей и заметок. Очень умный человек, магистр богословия Богоявленский начал следить за моим чтением. Кроме богословия он рекомендовал читать научно-популярную и художественную литературу. "Человек-пастырь должен быть разносторонне образованным человеком, тогда он сумеет удовлетворить запросы простого и интеллигентного человека!" Спасибо ему за это. Это помогло мне накоплять знания, которые послужили для пересмотра всех основ моего религиозно-философского мировоззрения.

С января 1931 года я стал студентом православного отделения богословского факультета Тартуского университета. Комнату я снял у местной дьяконицы в церковном доме. Тут я впервые познал ужасный мир кастовой духовной среды со всем ее убожеством, с низменностью круга интересов, мелким кипением страстей. Как это не убило во мне веры? Опытные лекторы РСХД, зная, что мы, молодые, рано или поздно заметим, как далеко расходятся в жизни церкви учение и его осуществление, упорно внушали нам мысль, разработанную философом Бердяевым, о достоинстве христианства и недостоинстве христиан... т. е. нельзя судить по делам верующих о самой вере. Теперь я спрашиваю в ответ на такое заявление: а в чем тогда правда религии на земле? Ведь любое дело должно оправдываться практикой, а иначе это не дело, не учение, а мираж, ничто! Но для молодого студента тех лет аргумент Бердяева казался сильным. По окончании университета я написал диссертацию, и мне была присвоена степень магистра богословия.

Еще в 1932 году я с группой других студентов порвал с РСХД, руководитель которого в Прибалтике И. А. Лаговский начал активно проводить антисоветскую политику и вербовать среди членов боевиков и политпропагандистов. Быть врагом своей родины я не хотел. Меня оставили при университете в аспирантуре.

Моя работа при университете продолжалась полтора года. В этот же период и было положено начало моему постепенному отходу от веры. Занимаясь изучением Библии, я прежде всего столкнулся с проблемой так называемой богодухновенности Библии. Студенты ленинградских духовных школ, думается, вспомнят, как часто я говорил на лекциях и уроках: "По учению православной церкви" или: "Православное богословие считает". Это я делал в каждом случае, когда внутренне не мог согласиться с тем учением, которое, как профессор православной школы, обязан был раскрывать и освещать учащимся. И вот именно тогда еще я, самостоятельно занимаясь проблемами библеистики, увидел из доводов и открытий подлинной науки, что Библия составлялась постепенно, развивалась в процессе исторической жизни еврейского народа век за веком, что отдельные книги ее принадлежат совсем не тем авторам, которым их приписывает традиция. Я увидел, что в Библии, - несомненно, нужном для исторической науки памятнике древней письменности, - сложно переплетаются мифы и сказки Древнего Востока, летописные и фольклорные предания, образы древней литературы и поэзии, магические заговоры эпохи человеческой дикости - словом, что она не имеет ничего общего с откровением бога на земле.

Начавшийся в Эстонии в 1936 году расцвет национализма вынудил меня покинуть университет. Я получил русский приход в Таллине, преподавал на русских частных богословских курсах, продолжал писать и печататься, но в моей душе жила глубокая неудовлетворенность.

А затем началась Великая Отечественная война. Год в Советской Армии, демобилизация и работа священником в Перми. В конце войны меня перевели в освобожденный Таллин. В 1946 году я узнал о готовящемся открытии Ленинградской духовной академии. Осенью я уже был в Ленинграде, чтобы начать работать профессором кафедры священного писания Ветхого завета. На меня возложили еще должность инспектора (проректора) академии.