Откровенно об иммунитете. Вакцинация - [50]

Педиатр Пол Оффит во время интервью о его работе сказал мне, что недавно наблюдал двоих детей, госпитализированных по поводу гриппа. Оба ребенка получили все положенные прививки, кроме прививки от гриппа, и оба были переведены на аппарат «сердце-легкие». Один выжил, другой погиб. «И если на следующий день кто-то придет к вам и скажет: “Я не хочу вакцинироваться от гриппа”, то будете ли вы уважать это решение? – спросил меня Оффит. – Вы можете уважать чувство страха. Страх перед вакцинацией вполне понятен и объясним. Но нельзя уважать такое решение – это ненужный риск».

То, что эпидемия гриппа H1N1 2009 года не унесла больше жизней, стало, как это ни парадоксально, поражением системы государственного здравоохранения. «После того как все было сказано и сделано, – пишет доктор Боб, – вся шумиха и все страхи по поводу гриппа H1N1 оказались дутыми и неуместными». Пандемия оказалась не такой страшной, какой она могла бы быть, но и она не обошлась без последствий. В Юго-Восточной Азии и в Африке, где меры, предпринятые органами здравоохранения, были недостаточными, от пандемии, по разным данным, умерли от 150 до 575 тысяч человек. Вскрытия подтвердили, что многие здоровые изначально люди, умершие от гриппа, были убиты реакцией собственной иммунной системы – они буквально захлебнулись накопившейся в легких жидкостью.

Сетования на то, что профилактические меры против гриппа оказались непропорциональными в сравнении с реальной угрозой, на мой взгляд, было бы куда уместнее приложить не к ответу на влияние непредсказуемого вируса, а к нашим военным действиям против Ирака. Критики утверждают, что вакцинация перед началом вспышки гриппа является глупым превентивным ударом. Но превентивные меры на войне имеют иные последствия, нежели превентивные меры в здравоохранении: в здравоохранении они могут устранить необходимость борьбы с эпидемией, а превентивный удар всегда имеет следствием полномасштабную войну. Но, как бы то ни было, предотвращение войны или болезней не наша сильная сторона. «Идея профилактической медицины не вполне американская, – писала газета Chicago Tribune в 1975 году. – Она означает, что наши злейшие враги – это мы сами».

В 2011 году изучение последствий вакцинации от гриппа H1N1, проведенной только в Европе, показало, что вакцина вызвала увеличение заболеваемости нарколепсией в Финляндии и Швеции. В первых сообщениях указывали, что в Финляндии нарколепсию наблюдали у одного подростка на 12 тысяч вакцинированных, а в Швеции – у одного подростка на 33 тысячи вакцинированных. Исследование продолжается, и нам еще предстоит многое узнать, в частности о том, как именно вакцина влияет на возникновение нарколепсии именно в этой группе населения, но сам этот инцидент уже подкрепил существующие страхи относительно того, что наши враги – это мы сами. Проблемы с вакциной являются не доказательством неизбежных недостатков медицины, но доказательством того, что мы действительно находимся на пути к самоуничтожению.

«Апокалипсис, – пишет Сонтаг, – стал непрерывным и нескончаемым сериалом; это не апокалипсис наших дней, это апокалипсис от наших дней и навсегда. Апокалипсис стал событием, которое одновременно происходит и не происходит». В эту эру неопределенного и неуловимого апокалипсиса мой отец взялся за чтение стоиков, что абсолютно не удивительно для онколога. Он говорил, что в сочинениях стоиков его привлекает идея о том, что человек не может контролировать то, что с ним происходит, но может контролировать свои чувства в отношении происходящего. Или, как выразился Жан Поль Сартр, «свобода – это то, что ты делаешь с тем, что делают с тобой».

Представляется, что среди многих вещей, которые были сделаны с нами, не последнее место занимает то, что нас сделали робкими и боязливыми. Что будем делать мы с нашими страхами? Этот вопрос занимает меня и как гражданина, и как мать. Как матери, мы должны каким-то образом сбалансировать силу и бессилие. Мы можем в определенной степени защитить наших детей. Но мы не можем сделать их неуязвимыми в большей степени, чем самих себя. «Жизнь, – как пишет Донна Харауэй, – это окно уязвимости».

* * *

Первой жертвой Дракулы после его прибытия в Англию стала красивая молодая женщина, которая каждое утро выглядела бледной и слабой; она осталась жива только благодаря повторным переливаниям крови. К счастью, ее любят трое мужчин, и каждый из них с радостью делится с ней своей кровью. Один из этих мужчин записывает в дневнике: «Ни один мужчина до тех пор, пока сам не испытает этого ощущения, не знает, какое это счастье – видеть, как его кровь вливается в вены женщины, которую он любит». Дракула предпочитает красивых женщин, но насколько мы знаем, он не способен чувствовать любовь. Дракула Брэма Стокера стал вампиром не для того, чтобы тратить свое бессмертие на поиск единственной истинной любви, чем он занят в киноверсии Фрэнсиса Форда Копполы. Он всегда бессердечен, даже в своей смертной инкарнации Влада Сажателя. Дракула, в конце концов, не человек, он – воплощение болезни. Охотники же за вампиром – не столько люди, сколько метафоры лучших качеств медицины. Вампиры забирают кровь, а охотники за вампирами ее отдают.